Выменял совесть на инженерный калькулятор во втором классе начальной школы(С)
Теперь все вместе. Ок, среди драбблов затесался один мини и пара текстов "пограничного" объема.
Если/когда будет еще - будет и еще пост. Полностью в один не влезло уже сейчас.
Название: Чужие
Персонажи/пейринг: Эшли Уильямс, м!Шепард, на фоне Кайден Аленко и массовка Цитадели
Категория: джен
Жанр: интроспекция
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Sonder - понимание, что всякий прохожий имеет столь же яркую и сложную жизнь, как твоя собственная. // Эшли впервые оказывается на Цитадели.
читать дальшеЕй рефлекторно хочется повести плечами; чужие взгляды липнут к спине, которую она старается держать прямо, как и подобает доблестному солдату Альянса. Ей хочется крикнуть: эй, прекратите пялиться на меня, вы!.. Словно на диковинное животное, дикую тварь из дикого леса. Будто это не они здесь... Эшли даже не может подобрать нужных слов, только пальцы без толку сжимаются в кулаки, а в ушах мало-помалу начинает звенеть — весь этот хрюкающий, щелкающий, журчащий гомон (её автопереводчик то ли не справляется с нагрузкой, то ли просто не настроен на столько языков разом, а спрашивать у Шепарда — нет уж, хватит и того, что Шепард вообще озаботился выхватить её из лап военных психологов и забрать с собой, хотя Бог свидетель, какая польза от неё во всех этих политических танцах с бубном?..)
Эшли вдыхает, и выдыхает, и смотрит на чужаков в ответ, вскинув подбородок и сдвинув брови — воинственно и самую капельку подозрительно, а еще — черт бы побрал все те книжки в мягких обложках, тайком читанные в детстве, под одеялом! — с тщательно задавленным любопытством.
(Всё, скрывавшееся за словом «они» — и немилость деда, и тревожные кадры из новостей, и сжатые инфосводки в учебной части; всё, что она так старательно выучилась презирать, потому что иначе — только в землю зарыться и никогда даже взгляда не поднять к звёздам; всё это вдруг надвинулось на неё, став огромным и страшным, а она — словно по-прежнему там, на Иден Прайм, рядом с телами товарищей, и поднимает винтовку, упрямо продолжая отстреливаться, пока хватит сил).
Она не «глазеет», нет; она просто... просто не даёт им глазеть на себя, вот как. Перехватывает инициативу, совсем как в бою. Каждый взгляд здесь — точно импульс выстрела, точно удар прикладом, точно омни-клинок, врезающийся в броню (всё, думает она, становится легче, если представлять вокруг поле боя).
И она идёт чуть позади Шепарда — целеустремленно раздвигающего нелюдской поток, точно морской корабль на старой-престарой картине, — идёт, стряхивая паутину досужего любопытства, сжимая кулаки и глядя на чужаков так, как они не посмеют больше посмотреть на неё... Пока одна из чужих, похожая на женскую особь турианца, не вздрагивает под её взглядом, и тут же — преувеличенно-безразлично дёргает плечом, сворачивая вовсе не в ту сторону, куда вроде бы собиралась; а Эшли — едва не спотыкается вдруг, как громом пораженая.
Ведь каждый из чужаков, попавшихся случайно ей на глаза, может ощущать то же самое. Может быть таким же... не «человеком» — нелюди они, нелюди, и всё тут — но таким же живым. Не в смысле органов, крови и всякой прочей там биологии. А в смысле... жизни. Всех этих вещей внутри — сентиментальных, страшных, красивых; самых неповторимых в целой вселенной.
Она сглатывает; холодок пробегает по позвоночнику и некстати чешется нос — хорошо, в бронированной перчатке чесать его несколько несподручно.
— Форменный зоопарк ведь, и не отличишь даже, — бормочет она, скрывая неловкость.
— Вы так думаете, сержант Уильямс? — неожиданно оборачивается к ней Шепард, обрывая на полуфразе едва начатую беседу с лейтенантом Аленко — тот тоже бросает на неё взгляд, какой-то уж совсем непонятный, но предпочитает молчать.
— Звучат эти чужаки, по крайней мере, в точности как животные, — она фыркает, подменяя смущение куда более привычным чувством.
«А мы как звучим?» — читает она в глазах Шепарда, а может, ей только кажется — может, она просто пытается найти свое отражение в этих темных, неподвижных глазах. В который раз после трижды неладного «маяка».
Он качает головой и ничего больше не добавляет, а потом — они с лейтенантом возвращаются к разговору о том, стоит ли человечеству уже сейчас требовать места в Совете.
Может быть, у Эшли нашлось бы, что сказать — пусть она и не смыслит в политике ни гроша, — но она молчит и смотрит себе под ноги. Слишком страшно, всё-таки, узнавать людей — в чужаках.
Название: Сила взгляда
Персонажи/пейринг: Лиара Т'Сони/м!Шепард
Категория:гет
Жанр: драма, специфическая романтика
Рейтинг: R
Краткое содержание: Opia - неопределенное напряженное чувство от взгляда кому-то в глаза, от которого чувствуешь себя одновременно агрессивным и уязвимым. // Спустя два года Лиара снова встречает Шепарда.
читать дальше...Взгляд сам собой скользит в сторону — от плеча и ниже, останавливаясь на бронированной перчатке. Черный и красный, два контрастных цвета; нечто неизъяснимо древнее и тревожное, точно кровь на камнях.
(Она — не человек, её кровь пурпурная, и угольно-черных почв на Тессии почти не найти — так почему её тянет сейчас к этим метафорам?)
Черными становились её глаза, когда она глядела в него — ради дела, как сначала твердила она себе, а после, потом — из неослабевающего любопытства, желания проникнуть под оболочку и понять его-настоящего.
(Глаза напротив — не знающие пощады и одновременно уязвимые: как пошедший незаметными трещинами зимний лед или выжженная пустошь, где еще рвется сквозь разломы в земле подземный огонь).
Рука, эта самая тяжелая ладонь, ложилась на её грудь — совсем не так, как на приклад его любимой винтовки, и в то же время совершенно так же: с почти бесстрастной уверенностью и опытной осторожностью. Ласкавшая её, точно в продолжение боя: рассчитанными движениями, приводящими к ясному, яркому, вывереному результату.
(Рука — обожженное и смерзшееся после этого месиво, в которое вплавились обломки брони; мучительно искривленные в смертной судороге пальцы).
И кровь, конечно же, кровь — не первая, которую ей пришлось пролить, но ради обычной самозащиты она ни за что бы не раздавила живому существу голову, разбрызгав по стене мозг. Не научилась бы расчетливо ломать нужные кости и вскидывать цели в воздух, ожидая, пока снайперский выстрел покончит с ними — и получать в ответ одобрительный кивок, а потом спокойно смывать темные следы с лица и брони.
(Он говорил ей потом, что у человеческих женщин течет кровь, когда они впервые занимаются любовью; говорил тем же спокойным голосом, каким проводил брифинги между миссиями, а она только нахмурилась — не зная, верить этому или нет).
Ее не интересовала физиология ни одной чуждой расы — кроме, конечно же, протеан, — так что в ту ночь она попросту боялась притронуться к органу, которого не было у нее самой; что-то между затаенным отвращением и болезненным любопытством, отчего ее пальцы дрожали, даже когда он накрыл их своими — плавно начиная движения, давая ей время и возможность привыкнуть.
Но даже это не казалось настолько сложным, как попытка сейчас взглянуть ему в лицо.
(Она не могла соотнести то, что привезли с ледяной орбиты Алкеры, с ним — изуродованное, бескожее, лишенное глаз и воли, — но запрещала себе думать об этом, крепче сжимая в ладонях солдатские жетоны: часть, которую она выбрала все-таки сохранить для себя).
И то, что сделали из этого остова — вылепили заново, по предоставленному ею образцу, с помощью ориентиров, выуженных из её сознания — сможет ли она соотнести со своей памятью его, такого?
(То, что одели в черное и алое, в смерть, кровь и цель — потому что выкупили его у нее ради цели, не ради жизни; ради победы, за которую не жаль было заплатить всем).
Но он стоит перед ней и ждет, со смертоносным терпением снайпера, а она не знает, кого в первую очередь пытается сейчас защитить — себя или его; чью память о прошлом, в которое не будет возврата.
(Но на Иллиуме она успела твердо выучить: невозможно прятаться вечно, эта стратегия ведет только к проигрышу; как бы страшно и больно ни было — нельзя отступать, иначе однажды за спиной не будет ничего, кроме глухой стены).
Она поднимает взгляд — спокойно и ровно, как и следует информационному брокеру; принимая всё, что может ждать ее — их — теперь.
(Принимая — именно так, как человеческие женщины принимают мужчин их вида; открываясь навстречу и сжимаясь вокруг, защищаясь и наступая одновременно.)
Он смотрит на неё — и не улыбается, он ведь не улыбается почти никогда, просто смотрит темными, до боли знакомыми и незнакомыми глазами, которые по-прежнему (о, Богиня) не закрыты от неё непроницаемой пеленой — времени, недоверия, гнева.
Он смотрит на неё. И не отводит взгляда.
Название: Вне
Персонажи/пейринг: Кайден Аленко, м!Шепард
Категория: джен, пре-слэшный юст
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Monachopsis - слабое, но неизменное чувство нахождения не на своем месте. // Незадолго до Вермайра Кайден говорит с Шепардом.
Примечание:каноничная смерть персонажа (подразумевается)
читать дальше— Что думаете о нашей следующей миссии, лейтенант?
Взгляд Шепарда — безупречное безразличие, темная земля, в которой похоронена тысяча грехов.
«На самом деле тебя ничуть не волнует, что я думаю».
Мысль горчит, и куда сильнее, чем следовало бы.
Руки Шепарда сложены за спиной — точно в голо-записях выступлений адмирала Хакетта, — и кажется, что, если бы Кайден вдруг захотел дотронуться до него (он убеждает себя, что давно не хочет), пальцы могли бы пройти сквозь воздух.
Кайден сглатывает. Он не может не смотреть, не может не вдыхать воздух, который только что выдохнул Шепард — тугой, болезненный узел натягивается в груди.
Непоправимое заражение — не поможет даже скафандр биозащиты.
— Команда вполне готова, — отзывается он, борясь с желанием потереть висок. — Люди осознают риск, но понимают, что мы не можем подвести всех, кто на нас рассчитывает. Это угроза и для человечества тоже.
Перечеркнутый старым шрамом уголок губ Шепарда растягивается в знакомом (изученном куда лучше, чем следовало бы) подобии улыбки.
— Я думал, что услышу мнение космопеха, лейтенант, — замечает он.
«Которого ты снова не возьмёшь на поверхность». Второй по званию в десантном отряде, Кайден гораздо чаще оставался на борту — под каким-нибудь достаточно удобным предлогом. Потом Уильямс, пропустив стаканчик-другой, чтобы позабыть о разнице званий — сам он не притрагивается к алкоголю, — рассказывала о высадках, в которых принимала участие. О новых противниках — вымерших насекомых, кроганах, асарийских коммандос. О внеземном небе, древних монолитах и тайных лабораториях. Но больше всего, конечно, о нём: о Шепарде и принятых им решениях.
Кайден каждый раз отводил глаза, видя преданность бойцового пса в её взгляде.
— Условия в нужном регионе планеты, на первый взгляд, не выглядят подходящими для масштабной операции, однако… — Кайден пользуется возможностью и отворачивается к информационному терминалу. Пальцы на чистом автоматизме вводят последовательность нужных команд. — Система оборонительных сооружений, воссозданная по разведывательным данным и снимкам с орбиты…
Шепард не прерывает его — и лучше бы прерывал. Собственный голос кажется Кайдену слишком громким: словно он старается перекричать наползающую со всех сторон тишину.
От других членов экипажа, присутствующих на жилой палубе, не долетает ни звука. Даже те, кого он знает с первого дня на борту, чаще обычного смотрят в сторону или замолкают, стоит ему пройти мимо. Тактично обходят — так, как не обходили даже кроганского наемника.
Пустое пространство, которое Кайден замечает вокруг себя, больше всего напоминает сцену из кинофильма: ту, когда все бросаются врассыпную от чего-то огромного и стремительно падающего.
И только он один смотрит вверх: как будто физически не может разорвать линию взгляда.
— …и, вероятнее всего, диверсионной группе потребуется прикрытие с воздуха, — заканчивает он. Слова солёным песком царапают по пересохшему горлу.
Шепард кивает — так, словно слушал всё это время нечто другое.
— Благодарю за познавательную беседу, лейтенант. Теперь мне нужно идти.
Значок СПЕКТРа остро мерцает на его униформе; флотские знаки различия почти стираются в полутьме.
Остаётся ли этот корабль по-прежнему кораблем Альянса?
И всё же рука Кайдена всякий раз замирала над виртуальной клавиатурой, и отчет оставался неотправленным, опаздывая — на день, на неделю, на три долгих месяца. «Зачем таких, как вы, вообще держат в контрразведке, лейтенант»? Он уже перестал сомневаться, что Шепард знает. Знает — и не проговаривается ни полусловом. Смотрит всё так же ровно — как будто слово «субординация» вытатуировано прямо на его глазных яблоках. Но это ложь; если бы только Кайден не видел (он убеждает себя, что наблюдает исключительно по необходимости) — как Шепард притрагивается к каждому, словно настраивая детали сложного механизма.
Чутье технического специалиста и точность диверсанта, соединенные вместе.
Чудовищная власть. Которой не должен обладать один-единственный человек.
«Признайтесь, лейтенант. На деле вас волнует не власть. А то, что вы остались вне этой власти».
Он прикрывает глаза. Не спорит.
Даже сквозь опущенные веки свет кажется — вопреки очевидности — слишком ярким. Лицо Шепарда — невыцветающий негатив — остаточным изображением пляшет на обратной их стороне. К горлу подступает тошнота.
Уже на полпути к лестнице Шепард поворачивает голову и бросает, точно гранату в бою:
— И да. Подготовьтесь как следует, лейтенант. Отряд высаживается полным составом.
***
Время, которого и без того было не в избытке, заканчивается сухим скрипом в динамике шлема.
— Мы направляемся к бомбе. Держитесь, сколько возможно. Я ещё вернусь за вами, лейтенант.
Неожиданно, но он чувствует облегчение. И больше почти ничего.
— Всё в порядке, коммандер. Я продержусь.
Теперь Кайден может хотя бы умереть ради целей Шепарда — если ему отказано в праве ради него жить.
Название: Тук-тук
Персонажи/пейринг: Келли Чемберс, упоминается м!Шепард, закадрово присутствуют члены экипажа
Категория: джен
Жанр: ангст, ужасы
Рейтинг: R
Краткое содержание: Rubatosis - тревожное чувство осознанности собственного сердцебиения. // Плен у Коллекционеров не проходит бесследно.
читать дальшеТук-тук. Тук-тук.
Звук в её грудной клетке кажется слишком громким.
Её тело трясётся от этого звука всё, целиком, и она обхватывает себя руками. Ногти глубоко вонзаются в плоть, помогая удержать равновесие.
Она моргает. Свет слишком яркий — глазные яблоки, влажно-белые с зеленью, темнеют и сохнут, словно яблоки настоящие; вот-вот вывалятся, укатятся в темноту.
Она почти успевает вообразить: как бежит следом, спотыкаясь, напарываясь на острые и частые зубы, вырастающие из стен, и оставляя за собой кровавые пятна.
(Её поймают, конечно, не дадут рассыпаться до конца — те же самые руки, что надавливали ей на затылок, властно впивались в плечи, а затем трепали по подбородку — «Вы и правда хорошо владеете языком, мисс Чемберс»; и она задыхалась, но не могла отстраниться — у неё ведь было задание, важное задание и мучительная тяга к тому, о ком она обязана была докладывать Призраку, — и кто даже не выключал свет, когда она приходила отдаваться ему).
Она встряхивает головой. Делает вдох. Лёгкие наполняются, лёгкие опадают — она ощущает их пористую поверхность так, словно могла бы коснуться. Рёбра крепкие, рёбра прочные — даже если бы остальное тело превратилось в серую слизь, они бы какое-то время еще держались. Рёбра — надежные. (Такие, какой Келли сама никогда, ни для кого не была; и для Шепарда — тоже, тем более для него).
Но сердце всё равно ударяется о них слишком сильно.
Она смотрит на свои руки, ладонями вверх — и чувствует кровь, бегущую по венам и капиллярам. Так близко, опасно близко: она отказывается от вилок и ножей, даже пластиковых, и ест пальцами, стараясь не размазывать овсянку или пюре вокруг рта. (Язык теперь с трудом ворочается во рту, неуклюжий и слишком красный, и зубы — все двадцать восемь кривых и бугристых косточек, — незаметно пошатываются в деснах, в такт движениям криво спаянных между собою сухожилий и мышц).
Она смотрит на свои руки, и ни на что больше — трёт их мочалкой, а потом трёт и всё остальное, так, словно хотела бы содрать с костей плоть и смыть её в слив; словно хотела бы расколоть даже кости, стереть их в желтую пыль, не оставив ничего для темных теней. И захлебывается сдавленным стоном, когда мочалка проходится, столь же нещадно, по ее половым губам.
(Костюм танцовщицы, облегающий тело, слезал с неё, словно кожа — скользкая, рыбья, и обнажившееся мясо горело, точно черный сплошной ожог, от выверенных, умелых, почти безразличных прикосновений — так, словно Шепард разделывал её заживо; и после того вечера она прячет наряд подальше, давясь слезами и рвотой).
Она закрывает глаза, опускаясь на пол душевой, и по-прежнему видит: шевелящиеся темные стены, словно стенки внутренних органов с проступающими сосудами, и раскрывающиеся рты, сочащиеся желудочным соком — слышит пение, прокладывающее новые извилины в податливой мозговой ткани — чувствует склизкие поцелуи, на которые отвечает каждая клетка тела, просясь на волю. Туда, в пульсирующее-поющее-общее, совершенное, вечное. Стучащее в её сердце — тук-тук, тук-тук — с тех самых пор.
Она прикладывает пальцы к шее, и сглатывает, и едва сдерживается, чтобы не надавить сильней.
Она — живая, безо всяких сомнений; но быть живой — как раз страшнее всего.
Название: Остаточные импульсы
Персонажи/пейринг: НМП, НЖП
Категория:джен
Жанр: драма, дарк
Рейтинг: R
Краткое содержание: Kenopsia - жутковатая, пустая атмосфера места, обычно наполненного людьми, но сейчас заброшенного и тихого. // Цитадель - после битвы на орбите Земли.
Примечание: постканон; написано при участии Альре Сноу
читать дальшеГоворят, во время битвы тут творилось такое, что Цитадель могла вот-вот — и рухнуть на Землю.
Лучше бы рухнула, думает Эрик, водя фонариком из стороны в сторону. Тогда бы им не пришлось шариться здесь, выискивая… а хрен, собственно, поймёшь — что. Официально говорят: выживших, но кто же может выжить в таком аду? Неофициально шепчут о Шепарде, о том, кто добыл для них эту победу. Но Эрик Хольбайн, сержант армии Альянса, не слишком-то верит — в отличие от многих других. Даже у героев должна однажды заканчиваться удача.
Его поставили главой партии — не иначе как потому, что на Цитадели ему бывать уже приходилось. Да и не один раз. Только вот… Эрик поводит плечами, вслушиваясь в шаги за спиной и едва удерживаясь, чтобы не окликнуть хоть кого-нибудь.
Только вот та Цитадель, которую он помнил — была живая; даже во время войны тут кипело всё и бурлило. Пусть и беженцев было полно, а всё равно — торопились успеть, дожить, ухватить хоть что-нибудь, пока всё не закончилось. Да и не верил никто по-настоящему, что оно может закончиться — вот так сразу.
А теперь — только пустые коридоры. Мёртвые. Тихие до звона в ушах.
— Огромные какие, — восхищённым шепотом замечает девушка рядом с ним (Амалия? Аманда? он забыл, как ее зовут), направляя луч фонарика в потолок. — У нас на корабле и места столько нету…
Она переводит луч вперёд — и отшатывается назад с пронзительным вскриком. Не такие уж и пустые, оказывается, эти коридоры. Там что-то шевелится.
Показавшаяся из-за угла человеческая рука дёргает скрюченными пальцами и бессильно падает. Да ни хрена она не человеческая, понимает Эрик, заглядывая за поворот. Это хаски. Полный, мать их так, коридор хасков.
— Дохлые они, — хрипло говорит он; в горле пересохло. — Абсолютно и бесповоротно дохлые.
— А-а… они же шевелятся?
И правда: тут и там беспорядочно подёргиваются конечности, мигают и тут же гаснут синие огоньки. То и дело кажется: какое-нибудь из искорёженных тел сейчас встанет и двинется на них. Как зомби в старых ужастиках.
— Остаточные импульсы это, — он только сейчас замечает, что свободной рукой схватился за пистолет, и заставляет себя разжать пальцы. — Двигаемся дальше, здесь точно ничего живого нет.
Чуть дальше по коридору стены оцарапаны пулями и обожжены. Здесь отбивались — хоть, похоже, недолго. Эрик старается шагать осторожнее, но всё равно то и дело наступает во что-то липкое. Под ноги он особенно не всматривается; думает, что так лучше.
Из-за плеча доносится приглушенное ругательство, а следом — звук, с каким что-то усиленно стряхивают прочь.
У самой стены виднеется что-то светлое, и Эрик механически направляет туда луч фонаря. Приглядывается повнимательнее, и это оказывается человеческая нога. В модном высоком ботинке. Бедро, куда вплавились обгорелые клочки брюк, заканчивается неаккуратным обломком кости. Рядом — еще один труп: турианец, судя по уцелевшему на голове гребню. Из СБЦ, наверное. Нижней челюсти у трупа нет, и грудная клетка разворочена целиком: никакая броня не спасла.
Эрик отворачивается, проходя мимо. Опознавать мертвых — не их работа, этим займутся позже. Но достать планшет и сделать пометку на карте он не забывает.
Коридор заканчивается раздвижной дверью с неоновой вывеской над ней — сейчас, конечно, потухшей. Но это не мешает Эрику узнать место.
— А здесь что такое? — спрашивает уже более сдержанным полушепотом, вытянув шею, всё та же Аманда-Амелия. — Надо, наверное, заглянуть…
Он сглатывает, надеясь, что его рука не слишком сильно дрожит. Там, за этой дверью, был ночной клуб — один из многих, но так случилось, что именно тут он проводил время в компании сослуживцев. Они орали свои походные песни, тискали миловидных девчонок — а те и не особо сопротивлялись, позволяя нетерпеливым, мозолистым пальцам скользнуть под юбку, под которой частенько уже не оказывалось белья.
Им не хотелось умирать. Но они, в отличие от девчонок, хотя бы добровольно подписывались на это.
Эрик встряхивает головой, отгоняя воспоминания, и пропускает вперед Мэтта: тот учился на инженера и умеет, если понадобится, взломать любой стандартный замок.
Так и есть: Мэтт поднимает вверх большой палец — тоже жест, как в кино; только лицо у него при этом не торжествующее, а хмурое.
Они, все четверо, входят медленно, будто боятся побеспокоить, хотя дело ясное — уже некого.
Лучи фонариков первые минуты мельтешат бестолково, а затем — скрещиваются-сходятся в центре. Почти что в одной точке.
Освещают танцпол, над которым щерятся расколотые вдребезги неоновые лампы, и несколько танцовщиц на нём. Азари и человеческие девушки вперемешку, не разобрать даже, чья кожа какого цвета; и цвет крови, пурпурной и ярко-красной, засохшей на блестящих квадратах, тоже сделался неразличимым. Руки и ноги переплелись, будто в пародии на межвидовую оргию с какого-нибудь дешевого порносайта.
Их не успели никуда оттащить — или просто сочли негодными. Эрик ни за что не стал бы утверждать, будто понимает логику этих синтетических тварей.
Лицо одной из девушек — смуглая кожа, блестящие в темноте кудряшки, приоткрытые пухлые губы, — кажется почти живым. Кажется: вот-вот, и вздрогнут ресницы, приподнимутся веки. Эрик невольно опускает взгляд — но ниже шеи у неё нет ничего: только месиво внутренностей, застенчиво прикрытое тонкими, еще не тронутыми разложением пальцами.
И ведь мы совсем немного осмотрели, думает Эрик. А здесь таких коридоров еще — сотни километров, и населения сколько-то миллионов, и сколько, спрашивается, успело эвакуироваться — если даже Совет пропал весь с концами… Может, в других округах дела обстоят получше. Может, там остались выжившие. Хоть один человек, хоть инопланетник. Эрик цепляется за эту мысль, точно за спасительную веревку. А может, там тоже нет никого, кроме трупов, и пустых помещений, и погасших ламп…
И никакой герой, никакой гребаный Шепард тут не поможет. Ничего больше не будет, как раньше.
Эрику сдавливает горло от этой мысли — словно ползучая рука хаска все-таки ожила и ухватила его.
— Но мы победили, — повторяет он, обводя взглядом остальных. — Мы победили.
Тихая, мертвая Цитадель — бывшее сердце Галактики — ничего не отвечает на это.
Название: Дочки-матери
Персонажи/пейринг: Моринт, Самара, фем!Шепард
Категория: джен, пре-фем
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Jouska - гипотетический разговор, который навязчиво проигрывается у вас в голове. // Моринт есть, что сказать своей матери — даже если та неспособна ответить по-настоящему.
Примечание: спойлер!смерть персонажа
читать дальше— Нет, ну и чего ты от меня еще ожидала?
Моринт поджимает губы.
— Складывать лапки и лепетать что-нибудь про Богиню — увольте. Можно подумать, матушка, тебе за давностью лет отказала память.
Моринт качает головой; сожаление о времени, потраченном зря.
— Но знаешь, я не обиделась. Правда. Разве только чуть-чуть. — Моринт поднимает ладонь, малость разведя средний и указательный пальцы. — Я ведь никогда не пыталась отрицать, что ты меня родила и вырастила — только не согласилась, что это вышло у тебя хорошо. Это ты всё время жалела, что нельзя запихнуть меня обратно в лазурь — чтобы не портила твою безупречность. И посмотри, матушка, чем это закончилось. Сидим и разговариваем вот так.
Моринт отворачивается, дернув ртом, и потягивается, кидая взгляд на звёзды в широком обзорном окне. Удобно устроилась матушка, что ни говори. Здесь можно было бы свободно разместить парочку-другую скульптур и голо-картин, и ещё осталось бы место для неплохой стерео-системы, но Самара наверняка только тем и занималась целыми днями, что медитировала под унылое классическое старьё.
— Знаю, знаю, что ты скажешь: это всё суетное, мирское и не стоит того. Почему я не могу даже попробовать услышать от тебя что-то новенькое? — Моринт тяжело вздыхает. — И вообще, скажи «спасибо» Шепард, что позволила тебе тут остаться.
Шепард такая великодушная, в самом деле. Мало кто на её месте не держал бы обид за попытку порабощения — даже с учетом смягчающих обстоятельств, навроде скуки и жажды вызова. Но нет, прислушалась же — и так решительно схватила Самару за руку, как будто только такой возможности и ждала.
Так странно: по слухам, Шепард росла в приюте, откуда бы ей знать о невыносимости матерей.
Её даже не смутил запах… ну и всё остальное. Трудно было бы справиться с шейными позвонками при помощи всего-то ножа для нарезки льда, но Шепард предложила свой, армейский — да ещё и помогла прижечь омни-инструментом, чтобы не натекло лишней крови. Это было уже после того, как она раздела Самару — все эти крючки и липучки, больше красоты, чем удобства, и зачем только хваленым блюстителям справедливости такие наряды, если они клянутся уже никогда не трахаться? Моринт спросила бы матушку, но ведь знает — тут ей ответа точно не получить.
Еще Шепард сказала ей, что на корабле есть доктор — не настоящий доктор, на самом деле бывший саларианский разведчик. Он сможет всё обставить как надо — в смысле хранения. Допустим, Самаре оказался нужен трофей. Доказательство успешной охоты.
Моринт понравилась эта шутка: матушка, конечно, ни за что не стала бы употреблять таких слов, но лишний раз напугать посторонних повадками юстицаров — могло выйти забавно.
Идея отрезать руку — или хотя бы пальцы, они компактнее — чтобы пересадить кожу, если вдруг возникнет нужда, тоже принадлежала Шепард. Это было интимное занятие, вроде травки или выпивки перед слиянием: одна из них держала скользкую мертвую руку, а другая резала чешую, плоть и кости, стараясь пройти точнехонько по суставу. Моринт стоило большого усилия не дрожать, а то испортила бы всё дело. Но Шепард смотрела на неё так… Моринт достаточно повидала очарованных взглядов, но это было — словно отражение её же собственных глаз.
Особенно когда Моринт вдоволь напилась материнской крови — крохотный биотический взрыв под кожей, и всё содержимое артерии летит прямо в рот. Пришлось опереться на грудь Самаре — и даже чуть больше, чем опереться, хотя это Моринт вспоминать уже не слишком приятно. У матери была упругая, почти совершенной формы грудь, и почувствовав между пальцами холодный сосок, сложно было не представить, как этот сосок скользит в рот, или даже…
Моринт кривится, вздрагивая.
— Ну уж нет, матушка. Я мечтала выжечь тебе мозги, не скрою, но не в том смысле. — Она говорит это особенно громко и отчётливо: чтобы точно не осталось неясностей.
Ей тогда показалось, что она чересчур сильно сжала колени. Или чересчур медленно отдёрнула руку. В любом случае, это было… заметно.
Но Шепард только прижалась своим плечом к её голому плечу и мазнула пальцами по кровавой ранке. Поднесла к лицу с этаким задумчивым любопытством. «У вас она и пахнет иначе», — вот что она сказала. — «В бою это не поймешь».
Шепард — интересная. Моринт даже поухаживала бы за ней, как глупые недозрелые девы в асарийских сериалах. Притащила бы ей… ну, за неимением цветов, сойдет полная упаковка дорогих наркотиков. Шепард, вроде, говорила, что хочет попробовать «Халлекс». Или «Иллиумскую пыль»? А может, разузнать о тех, кто ее раздражает и принести на борт важные части их тел. Перевязать всё это какой-нибудь ленточкой, и готово.
Жаль, что у Шепард с этими её миссиями так мало времени на искусство. Но в конце концов, когда заварушка с Коллекционерами кончится…
— Раньше ты бы не одобрила, матушка. Я-то знаю. Ты всегда так беспокоилась за нашу нравственность. Не дай Богиня, переспим с кем-то раньше пятидесяти. Неудивительно, что сёстренки так легко отправились в ссылку — просто не понимали, чего лишаются.
Моринт могла бы вообразить здесь ещё и сестёр: тихоню Фалере со сложенными на коленях руками, и Рилу-плаксу с бренчащей арфой. Но здесь нет ничего от них, за что можно зацепиться взглядом, — в отличие от очевидного присутствия матери.
К тому же, Моринт надеется, что в свое время — когда она доберется (лет через двадцать, может?) до этого гребаного монастыря — с сестрами ей не понадобится доходить до столь… радикальных средств наладить контакт.
— Но всё-таки подумай только: у меня наконец-то будет кто-то достойный. Кто-то, кто действительно похож на меня. Разве это не здорово? Порадуйся за меня, хоть раз в жизни. — Моринт опять поворачивается всем телом вправо — к низкому столику, где установлен плоский треножник с защитным полем, продлевающим действие биотического стазиса.
Череп, конечно, продавлен на одной стороне — но это такие мелочи.
Отрезанная голова Самары немо — наконец-то, немо — и понимающе смотрит на дочь.
Название: Особенное
Персонажи/пейринг: Касуми Гото, упоминается ее семья
Категория:джен
Жанр: повседневность, интроспекция
Рейтинг: G
Краткое содержание: Vellichor - странное ностальгическое чувство от старинных книжных магазинов. // Касуми — и кое-что из вещей, которые для нее важны.
читать дальшеМожно долго говорить о том, что электронные книги вытеснили бумажные. О том, что экстранет-серверы содержат такие объемы литературы всех известных галактических рас, какие не снились ни одной старинной библиотеке.
Только вот доступность — это далеко не всё. Касуми специализируется на престижных вещах — ей ли не знать, в чём суть самого слова «элитный».
Существует что-то, что доступно не всем. Что-то, что можно увидеть и пощупать не каждый день — и не всякому человеку.
Касуми знает: её детство по многим стандартам может считаться бедным. Но там, где она жила вместе с дедом и бабкой, — до тех пор, пока талант не обеспечил ей хорошее прикрытие и относительную свободу перемещений, — стандарты были несколько устаревшими для двадцать второго века.
Впрочем, тогда она об этом не думала. Рыскала бойким, любопытным взглядом по сторонам, поглощала острую бабкину пищу (за такие соусы сейчас дорого могут запросить в некоторых элитных ресторанах), и была уверена, что их старый дом с латаной-перелатаной крышей — надежнее и уютней всего на свете.
Когда у деда не было заказов, он крепко брал её за маленькую ладонь, и они вместе бродили по переулкам, изучали вывески, расписанные иероглифами, заглядывали за бамбуковые занавески и слушали перезвон ветряных колокольчиков.
Книжные лавки были самыми любимыми из всех. Там пахло совершенно по-особенному — не так, как в небольших чайных или у торговцев пряностями, — и тишина, нарушаемая только легкими шорохами и шелестом отдельных страниц, тоже была особенной.
И пока дед неспешно беседовал с продавцом — как правило, стариком, хотя встречались и женщины, достаточно молодые, чтобы не красить волосы, — она бродила вдоль полок, задрав голову и крепко стиснув за спиной непослушные — «загребущие», как с лукавой усмешкой говорил дед, легонько шлёпнув её в очередной раз, — руки. Казалось, тут можно потеряться навсегда — хотя в том возрасте Касуми еще не выучилась «теряться» нарочно. А те книги, которые ей все-таки удавалось чуточку полистать, маняще шелестели страницами, желтоватыми и сухими, будто приглашали — нырнуть внутрь, в другие времена и места, пройти по строчкам до самого конца и собрать по пути всё возможное.
Здесь, в отличие от тех же самых чайных лавок, дед редко хоть что-нибудь покупал. Но самое главное Касуми уносила с собой. Тогда это «главное» не умещалось в специальных тубусах, герметичных коробках или тщательно зашифрованных блоках памяти.
Но уже было особенным.
***
Растягиваясь на кушетке в своей каюте на супер-стелс-корабле, Касуми ещё раз оглядывает книжные полки — пришлось потрудиться, чтобы всё это без потерь переправить и организовать. Да, того же самого ощущения не вернуть — и, пожалуй, даже не заменить. Быть может, бульдозеры давным-давно стерли старые книжные магазины с лица Земли — оставив только глянцевые панели и ничего «устаревшего».
Но что-то — это лучше, чем ничего.
За книги она до сих пор предпочитает расплачиваться честно.
Название: Без объявления войны
Персонажи/пейринг: майор Киррахе, Рентола, упоминается м!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма, пропущенная сцена
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Chrysalism — спокойствие, точно в материнской утробе, когда снаружи ревет буря. // Расстановка приоритетов — простая и непростая одновременно.
Примечание:При излечении генофага все саларианские военные ресурсы оказываются отозваны; однако адмирал Хакет упоминает, что силы ГОР выразили готовность участвовать в войне несмотря на решение своего правительства.
читать дальше«Саларианский Союз отзывает свои корабли».
На всех частотах, без перерыва, на разные голоса или просто набором кодовых символов.
«Саларианский Союз соблюдает нейтралитет».
Распадаясь на частности — приказы конкретным кораблям, форпостам, подразделениям. Чиновникам и дипломатам. Владениям, областям, кланам.
«Силы Саларианского Союза будут атаковать любых участников так называемой "Войны Жнецов" в пределах саларианского космоса».
Код перстня-печатки далатрессы Линрон: подтверждение высшего уровня.
Саларианцы не объявляют войны гласно; саларианцы предпринимают шаги, которые с необходимостью приводят к чужому поражению.
Майор Киррахе моргает; иконка подтверждения исчезает с дисплея, сменяясь символьным шифром следующей по приоритету задачи.
Сворачивание исследовательской базы, где содержались самки-кроганы, прошло по графику: направленный взрыв на расчётной глубине, ущерб окружающей экосистеме сведён к минимуму. Сохранность любых данных сведена к минимуму.
Приказ был отдан в тот же день, когда человеческий коммандер Шепард, согласно новостным сообщениям и оперативным сводкам, прибыл в кроганскую демилитаризованную зону вместе с лидером клана Урднот.
Не нужно быть гением, как невыносимый Солус (бесценный источник сведений; даже после всех этих лет), — чтобы уловить связь.
Майор встаёт с места, складывает руки за спиной. Сквозь прозрачное (само собой, только изнутри) окно виден широкий лист лид-папоротника, едва пропускающий свет утреннего солнца.
На Сур'Кеше спокойно. Слишком спокойно; будто даже скорость вращения планеты упала.
От этого спокойствия у него сохнет кожа.
Трансляции сводок с полей сражений «временно» прекращены. Гражданские и торговые перемещения пока что не ограничены; но полная изоляция — только дело времени.
Нерационально — продолжать обмен информацией и ресурсами с кем-то, кто уже продемонстрировал свою ненадежность.
(Только двусторонний обмен, разумеется; немаловажное уточнение).
Курс в оке бури определен. Никаких неожиданностей. Никакой необходимости проявлять инициативу. Никакой личной ответственности, как во времена «Разрыва».
(В той операции он потерял пару хороших ребят, а Солус — один рог и чистые руки. Цена успеха. Цена опыта.)
И всё-таки — тогда всё было проще.
Майор распознаёт ритмический рисунок шагов ещё на пороге — и поэтому оборачивается не сразу. Только спустя несколько секунд.
Заместитель коротко салютует ему. Киррахе предпочитает обойтись без формальностей.
— У нас новый приказ, Рентола.
— Доставить советницу Ишил в безопасное место, — кивает тот. Синхронизация данных в новом интерфейсе безупречна.
Угроза покушения на Совет Цитадели. Человеческие террористы. Спрашивать, почему бы, в таком случае, не предупредить Совет целиком, было бы непрофессионально.
— Распоряжение советницы?
— Подделано безупречно.
Двойное подчинение. ГОР отвечает на приказы Совета Цитадели и советника саларианцев; не только правящей линии крови. Никаких подозрений.
Месть обставлена в лучшем стиле не объявленных войн.
Наглядная демонстрация цены и хрупкости галактического единства; напоминание о том, кто вдохновил азари на создание пространства Цитадели в его нынешнем виде.
Киррахе вспоминает слова, сказанные им человеческому коммандеру, и делает глубокий вдох.
— Мы сделаем это. Но возвращаться не будем.
Подменить координаты одной перевалочной базы на координаты другой — задача, соответствующая его уровню доступа. Дальше дело за установкой стабильной связи, координацией с другими офицерами его ранга и отладкой логистических схем.
Киррахе рассчитывает: он будет не одинок.
Вступая в ГОР, саларианец отрекается от связей с кланом; это не формальность — химико-биологическая процедура в два этапа. Впрочем, импринтинг невозможно стереть полностью. Следует учитывать и это.
Удачно, что Линрон — не его далатресса. Впрочем, Ишил — тоже.
Рентола смеряет его внимательным, взвешивающим взглядом.
— Не похоже на вас, шеф. Не подчиняться приказу.
— Которому из них? — осведомляется майор.
Двойное подчинение. Оружие, способное стрелять в обе стороны.
— Советник Саларианского Союза может дать Группе Особого Реагирования дополнительные указания после прибытия на место назначения. И есть все основания для того, чтобы они были даны. — Он позволяет себе прищуриться — поднимая веки до половины. — Мне объяснять вам, как воют саларианцы?
Рентола моргает — раз, другой. Оценивает, сопоставляет.
— Вы разве доверяете кроганам?
— Ничуть. Но буду сражаться рядом, если придётся. Я готов стрелять в них, но не тогда, когда они стреляют в одного со мной врага. Есть основания считать этого врага важнее, чем гордость саларианской расы — или любой другой.
В глазах Рентолы — отражение стылых весенних полей Тучанки.
— И всё-таки, шеф. Мы оба там были. Я слышал вас. И все слышали. Насчет того, что «наверху» знают лучше. Так почему?..
— Внешние обстоятельства, — усмехается Киррахе, опять невольно вспомнив ходячую клоаку Мордина Солуса, — изменились.
Рентола повторяет усмешку майора — невольным зеркалом. Хороший знак.
— Но это будет значить, что мы можем повернуться против своих, — всё же произносит он. Тише обычного.
— Это будет значить, что мы рассматриваем возможность пожертвовать частью, чтобы не потерять всё. Как и должна действовать Группа.
В конце концов, ГОР не впервой брать в свои руки ответственность за судьбу Союза.
Нет, разумеется, он не собирается создавать параллельный центр власти. Только штаб.
Но правительство Союза неизбежно будет продолжать исследования на образцах, полученных от Жнецов. Без страховки от других рас обычная — в другом случае — практика сейчас должна расцениваться, как смертельный риск.
— Если представители нашего вида так или иначе подвергнутся процессу «индоктринации» — Сур'Кеш обречен.
Если.
Годы практики: всегда надо подразумевать худшее.
Рентола застывает на месте, не дыша и не глядя: так земноводные предки саларианцев пережидали хищников. Так нынешние саларианцы взвешивают «против» и «за».
Он в любом случае не ослушается приказа. Слишком хороший агент. Но Киррахе предпочитает осознанность, а потому ждёт.
Наконец, Рентола открывает глаза. И кивает — коротко, собрано.
— Вас понял, шеф. Какие будут указания?
— Отряду — выдвижение согласно приказу, через пять стандартных часов, но пусть будут готовы раньше. В модификациях стандартной экипировки исходить из того, что возвращение состоится нескоро. Подробности — на корабле.
— Дополнительное снабжение?
— По каналу базы «Арнел». Половину суток назад логистами был сделан перерасчёт, но данные ещё не обновлялись.
— Запрос на взлом резервных шифров?
— Специалист Хиррик уже действует с моей санкции.
— Широта охвата?
— Все команды ГОР, с которыми можем связаться.
Прежде, чем отпустить заместителя, он перекидывает часть шифров ему. Просто предосторожность.
Когда Рентола уходит — ровной походкой, в движениях больше ни единого признака колебаний, — Киррахе ещё раз оглядывает свой временный кабинет. Ничего лишнего — и ничего личного.
На сборы всегда тратится минимум времени.
На прощание времени не нужно совсем.
Киррахе моргает. На этот раз дольше. Открывает глаза.
Ему спокойно. Очень спокойно.
Саларианцы не объявляют войн; но не могут себе позволить проиграть те, которые уже начали. А для него, Киррахе, эта война началась ещё на той обманчиво-мирной морской планете, где он впервые повстречал человеческого коммандера Шепарда.
Даже если его родина предпочла бежать с поля боя, он всё равно будет держать строй.
Название: Если. Когда.
Персонажи/пейринг: Миранда Лоусон, упоминается фем!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Lachesism - желание попасть в беду, пережить крушение самолета или потерять всё имущество при пожаре. // Если бы Миранде только было позволено.
читать дальшеЕсли бы ей только было позволено, думает Миранда. Если бы ей разрешено было отделить себя от собственного происхождения — но немыслимо, чтобы кто-то захотел разрешать.
Даже «Цербер», временно подаривший ей возможность дышать полной грудью, не беспокоиться за сестру и работать в самостоятельно выбранном направлении. Нет, «Церберу» Миранда нужна именно такой, какой родилась. Какой была скомпилирована Генри Лоусоном ещё на фазе первого мейотического деления половых клеток.
Её потенциал — залог её выживания. Её цена — и она привыкла продавать себя как можно дороже.
Миранда не спорит с этим. В конце концов, не сказал ли кто-то когда-то, что единственная свобода — это осознанная необходимость?
Но если бы Миранде случилось потерять всё — не отбросить, нет, она ни за что не допустила бы безответственности, не отдала контроль по собственной воле, — что бы было тогда? Если бы с неё сорвали наследие, как вор в толпе срывает сумку с деньгами, не оставив ничего — ни связей, ни имени — как бы Миранда поступила потом?
Окажись она жертвой кораблекрушения или другой катастрофы, когда люди, сами не сознавая того, избавляются от всего лишнего, чтобы только выплыть и вдохнуть воздуха, — окажись выброшенной на одинокий берег, словно обломок мачты или обшивки, — и открыв после этого глаза, что она бы сделала?
Миранда сделала бы из себя нечто новое.
Возможно, получилось бы хуже, чем у отца — не то что «возможно», вполне бесспорно; но зато, наконец, это «что-то» принадлежало бы ей одной.
***
Когда Миранда смотрит на Шепард — сначала мертвую, искореженную, точно ядро кометы из глубин космоса, а затем мирно спящую на операционном столе, — у неё незаметно для всех сжимаются зубы. (Она слишком уж хорошо воспитана, чтобы открыто стискивать кулаки).
У Шепард была эта сверкающая возможность: создать себя из земного праха и звездной пыли.
Миранда же могла только воссоздавать, непрестанно, как будто исполняя один и тот же программный код. Генетика тоже сродни замкнутому циклу, особенно если исключить фактор мутаций. Ошибок, которым нет места среди безупречного совершенства: дабы клеточные поколения-копии сменяли друг друга в строго заведенном порядке.
И Шепард она — сверяясь с самой собой, как с лекалом, — воссоздала тоже. Со всеми изъянами, без изменений; потому что как бы она, несмотря на все свои страхи, сумела бы (посмела бы) поступить иначе?
Когда она видит, как огромные силуэты Жнецов расцветают алыми вспышками и рушатся с неба — это не только (и не столько) победа, сколь бы ни долгожданная.
Это конец. Даже если удастся в приемлемый срок восстановить ретрансляторы и всю прочую инфраструктуру — о, она отлично осознает последствия, её же только этому и учили, рассчитывать и осознавать, — галактика, разорванная войной, уже никогда не станет такой, как прежде. Вряд ли в ней что-то будет значить Совет — если трое трясущихся политиканов вообще успели убраться с Цитадели перед захватом, — и в этом бурлящем котле ещё неясно, в чьи руки могут попасть технологии и ресурсы. Приходит время новых решений — не легких, но кто обещал, что будет легко.
Шепард смела с игрового стола вселенной их предначертанную судьбу — всю и скопом. И теперь их задача — не просрать подаренный шанс.
«Ну, так какого кораблекрушения тебе ещё надо?» — словно наяву слышит она сильный, насмешливый и несовершенный голос, который не спутать ни с каким другим.
Миранда стирает грязной ладонью пот со лба — и улыбается.
Название: Флуктуация
Персонажи/пейринг: Тали'Зора вас Нима нар Райя, Раэль'Зора, упоминается м!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Ruckkehrunruhe - чувство, когда возвращаешься домой после захватывающего путешествия только для того, чтобы обнаружить, что оно быстро ускользает от сознания. // Тали — после возвращения из Паломничества.
читать дальшеЕй почему-то казалось, что всё пройдет менее... обыденно. Не после того, как она помогла выиграть почти настоящую войну и лично встретилась с древними синтетическими врагами своего народа.
(Человеческий Альянс даже вынес ей благодарность — за участие в операции на Цитадели в составе инфильтрационной группы, «группы Шепарда»; и это после того, как Совет уже три без малого века закрывал глаза на то, что кварианцы вообще существуют!..)
Но стоит ей шагнуть на палубу «Райи», и кажется, будто ничего не изменилось. Ни для нее, ни для Флотилии. Она снова одна из частей целого, одна из детей изобильной «Райи», и ей никто не обязан уделять особенное внимание. Незачем.
Тетушка Раан, конечно, берет ее за руки. Прижимается шлемом к шлему. «Мы так рады, что ты вернулась, девочка». Тали шепчет: «Спасибо» — тетушка ведь сама адмирал, но нашла время, прибыла со своего корабля.
Вот только отец, стоящий в окружении старших офицеров «Райи», лишь поднимает раскрытую ладонь — формальным жестом приветствия — и тут же возвращается к прерванному мгновением раньше разговору.
Ей хотелось, чтобы отец обнял ее и сказал, что гордится. Сказал, что она привезла сведения, важные для Флотилии. Что ее Паломничество навсегда останется в истории семьи Зора.
(Ей хотелось бы, чтобы отец спросил ее о том солдате-человеке, который как раз и подарил ей возможность вернуться с честью. Который говорил с ней со спокойной уверенностью и помогал, даже без всяких просьб, освоиться с не самой привычной техникой — не говоря уж о том, что с самого начала попросту спас ей жизнь.)
Отец не соединял с ней костюмы и не касался ее шершавой от постоянного недостатка витаминов кожи уже так давно — с тех самых пор, наверное, как не стало мамы. (Тали скучает по его скупой нежности, но никогда и ни за что не сможет сказать об этом вслух.)
На собрании, где называют по очереди имена каждого из возвратившихся в эту декаду из Паломничества и благодарят за вклад в благополучие Флотилии — ритуальными фразами, согласно традиции, без различия заслуг, — отец просто зачитывает ее имя с листа вместе с тремя другими, а затем передает слово Хан'Геррелю.
Тот откашливается. А следом объявляет, что перечисленные его коллегой достойные представители молодого поколения станут блестящим пополнением Тяжелого Флота — и, в том числе, экипажа его собственного корабля.
На этих словах Тали ловит направленный именно на нее внимательный взгляд, отраженный шлемом. Но она не возражает; хотя и понимает, как именно договаривались об этом назначении у неё за спиной.
Она скользит в рутину «Нимы» легко, как будто (почему «как»? так оно ведь и есть) ее всю жизнь именно к этому и готовили. Она безукоризненно выполняет поручения старших членов экипажа, заслуживает к себе доверие — так, словно ей не доводилось делать этого прежде: на корабле, частью которого она не могла себя называть, даже если бы захотела — потому что тот принадлежал другой расе.
Время от времени отец спрашивает ее о привезенных ею деталях и фрагментах гетских корпусов — не лично, шлемом к шлему, а по выделенному каналу во внутренней сети. Спрашивает так, как будто она достала эти детали на черном рынке, украдкой, а не добыла в бою — и Тали прекращает даже пытаться об этом упоминать. Она знает, что отчеканит в ответ отец: «Несущественно для дела».
Она уже не может толком припомнить: каково было спать в собственном, пусть и маленьком, закутке — в почти пугающей тишине, нарушаемой только успокоительным звуком работы корабельного масс-ядра.
Каково было ступать на поверхность планеты (не одной планеты — многих и многих, всякий раз разных) едва ли каждые несколько дней. Каково было пытаться определить вкус нового воздуха через фильтры шлема. Каково было чинить на ходу сломавшийся вездеход, который Шепард едва не уничтожил очередным рискованным спуском — чинить в четыре руки, с ним вместе, отвлекаясь иногда на то, чтобы сделать выстрел из дробовика или набрать нужную команду на омни-туле.
(Она пытается вспомнить его лицо — лицо, подумать только! — но перед глазами встает привычная матовая поверхность шлема).
Порой Тали просыпается еще до своей смены от острой мысли: вдруг это всё ей просто показалось — было одной из тех долгих галлюцинаций, которые бывают при заражении и неправильном подборе лечения: красочных, но быстро распадающихся на отдельные, не связанные между собой фрагменты, после выздоровления.
Быть может, было бы легче, если бы у нее остались записи. Кварианцы не делают снимков и голограмм на внешних носителях — слишком мало у них личного пространства, чтобы загромождать его подобными сентиментальными мелочами, — но в костюм вполне возможно установить систему записи и программное обеспечение к ней. Тали, впрочем, не подумала об этом на Цитадели, когда была еще такая возможность, — не говоря уж о том, что модификации щитов и оружия были в тот момент в куда большем приоритете.
Быть может. Но записей нет, и война — неужели, недоверчиво спрашивает она у себя, это действительно была война, настоящая, не та, о которой говорят учебники трехсотлетней давности?.. — отодвигается в прошлое, и письма, начатые и брошенные, оседают в архиве омни-тула: из-за вечно колющего в затылке страха — что они вернутся назад с уточнением: «Адресат не найден».
Новости о крушении «Нормандии» — о гибели Шепарда — приходят на Флотилию только спустя полгода: вместе с ещё двумя молодыми кварианцами, завершившими собственные Паломничества.
Флотилия живёт замкнутой жизнью. Флотилия не интересуется галактикой и ее дрязгами, сколь бы то ни было громкими. Флотилия думает только о себе же самой — или о родном мире, который каждый мечтает увидеть однажды.
(Быть может, думается вдруг Тали с отчаянной горечью, дело было, в конце концов, не только в упрямстве Совета Цитадели. Быть может, кварианцы и сами... Но она встряхивает головой и обрывает мысль.)
Она уходит в работу, пытаясь заглушить в себе такое чувство, словно вместе с «Нормандией» разбилась и какая-то надежда на другую жизнь.
Но ведь в этом с самого начала и не было никакого смысла, верно? Тали содрогается, стоит ей хотя бы на миг представить себя — изгнанницей.
Паломничество предназначено быть всего лишь этапом. Прелюдией к взрослой жизни.
Флуктуацией, которая неизбежно возвращается в норму.
Лучше считать, будто всё действительно — показалось.
Если/когда будет еще - будет и еще пост. Полностью в один не влезло уже сейчас.
Название: Чужие
Персонажи/пейринг: Эшли Уильямс, м!Шепард, на фоне Кайден Аленко и массовка Цитадели
Категория: джен
Жанр: интроспекция
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Sonder - понимание, что всякий прохожий имеет столь же яркую и сложную жизнь, как твоя собственная. // Эшли впервые оказывается на Цитадели.
читать дальшеЕй рефлекторно хочется повести плечами; чужие взгляды липнут к спине, которую она старается держать прямо, как и подобает доблестному солдату Альянса. Ей хочется крикнуть: эй, прекратите пялиться на меня, вы!.. Словно на диковинное животное, дикую тварь из дикого леса. Будто это не они здесь... Эшли даже не может подобрать нужных слов, только пальцы без толку сжимаются в кулаки, а в ушах мало-помалу начинает звенеть — весь этот хрюкающий, щелкающий, журчащий гомон (её автопереводчик то ли не справляется с нагрузкой, то ли просто не настроен на столько языков разом, а спрашивать у Шепарда — нет уж, хватит и того, что Шепард вообще озаботился выхватить её из лап военных психологов и забрать с собой, хотя Бог свидетель, какая польза от неё во всех этих политических танцах с бубном?..)
Эшли вдыхает, и выдыхает, и смотрит на чужаков в ответ, вскинув подбородок и сдвинув брови — воинственно и самую капельку подозрительно, а еще — черт бы побрал все те книжки в мягких обложках, тайком читанные в детстве, под одеялом! — с тщательно задавленным любопытством.
(Всё, скрывавшееся за словом «они» — и немилость деда, и тревожные кадры из новостей, и сжатые инфосводки в учебной части; всё, что она так старательно выучилась презирать, потому что иначе — только в землю зарыться и никогда даже взгляда не поднять к звёздам; всё это вдруг надвинулось на неё, став огромным и страшным, а она — словно по-прежнему там, на Иден Прайм, рядом с телами товарищей, и поднимает винтовку, упрямо продолжая отстреливаться, пока хватит сил).
Она не «глазеет», нет; она просто... просто не даёт им глазеть на себя, вот как. Перехватывает инициативу, совсем как в бою. Каждый взгляд здесь — точно импульс выстрела, точно удар прикладом, точно омни-клинок, врезающийся в броню (всё, думает она, становится легче, если представлять вокруг поле боя).
И она идёт чуть позади Шепарда — целеустремленно раздвигающего нелюдской поток, точно морской корабль на старой-престарой картине, — идёт, стряхивая паутину досужего любопытства, сжимая кулаки и глядя на чужаков так, как они не посмеют больше посмотреть на неё... Пока одна из чужих, похожая на женскую особь турианца, не вздрагивает под её взглядом, и тут же — преувеличенно-безразлично дёргает плечом, сворачивая вовсе не в ту сторону, куда вроде бы собиралась; а Эшли — едва не спотыкается вдруг, как громом пораженая.
Ведь каждый из чужаков, попавшихся случайно ей на глаза, может ощущать то же самое. Может быть таким же... не «человеком» — нелюди они, нелюди, и всё тут — но таким же живым. Не в смысле органов, крови и всякой прочей там биологии. А в смысле... жизни. Всех этих вещей внутри — сентиментальных, страшных, красивых; самых неповторимых в целой вселенной.
Она сглатывает; холодок пробегает по позвоночнику и некстати чешется нос — хорошо, в бронированной перчатке чесать его несколько несподручно.
— Форменный зоопарк ведь, и не отличишь даже, — бормочет она, скрывая неловкость.
— Вы так думаете, сержант Уильямс? — неожиданно оборачивается к ней Шепард, обрывая на полуфразе едва начатую беседу с лейтенантом Аленко — тот тоже бросает на неё взгляд, какой-то уж совсем непонятный, но предпочитает молчать.
— Звучат эти чужаки, по крайней мере, в точности как животные, — она фыркает, подменяя смущение куда более привычным чувством.
«А мы как звучим?» — читает она в глазах Шепарда, а может, ей только кажется — может, она просто пытается найти свое отражение в этих темных, неподвижных глазах. В который раз после трижды неладного «маяка».
Он качает головой и ничего больше не добавляет, а потом — они с лейтенантом возвращаются к разговору о том, стоит ли человечеству уже сейчас требовать места в Совете.
Может быть, у Эшли нашлось бы, что сказать — пусть она и не смыслит в политике ни гроша, — но она молчит и смотрит себе под ноги. Слишком страшно, всё-таки, узнавать людей — в чужаках.
Название: Сила взгляда
Персонажи/пейринг: Лиара Т'Сони/м!Шепард
Категория:гет
Жанр: драма, специфическая романтика
Рейтинг: R
Краткое содержание: Opia - неопределенное напряженное чувство от взгляда кому-то в глаза, от которого чувствуешь себя одновременно агрессивным и уязвимым. // Спустя два года Лиара снова встречает Шепарда.
читать дальше...Взгляд сам собой скользит в сторону — от плеча и ниже, останавливаясь на бронированной перчатке. Черный и красный, два контрастных цвета; нечто неизъяснимо древнее и тревожное, точно кровь на камнях.
(Она — не человек, её кровь пурпурная, и угольно-черных почв на Тессии почти не найти — так почему её тянет сейчас к этим метафорам?)
Черными становились её глаза, когда она глядела в него — ради дела, как сначала твердила она себе, а после, потом — из неослабевающего любопытства, желания проникнуть под оболочку и понять его-настоящего.
(Глаза напротив — не знающие пощады и одновременно уязвимые: как пошедший незаметными трещинами зимний лед или выжженная пустошь, где еще рвется сквозь разломы в земле подземный огонь).
Рука, эта самая тяжелая ладонь, ложилась на её грудь — совсем не так, как на приклад его любимой винтовки, и в то же время совершенно так же: с почти бесстрастной уверенностью и опытной осторожностью. Ласкавшая её, точно в продолжение боя: рассчитанными движениями, приводящими к ясному, яркому, вывереному результату.
(Рука — обожженное и смерзшееся после этого месиво, в которое вплавились обломки брони; мучительно искривленные в смертной судороге пальцы).
И кровь, конечно же, кровь — не первая, которую ей пришлось пролить, но ради обычной самозащиты она ни за что бы не раздавила живому существу голову, разбрызгав по стене мозг. Не научилась бы расчетливо ломать нужные кости и вскидывать цели в воздух, ожидая, пока снайперский выстрел покончит с ними — и получать в ответ одобрительный кивок, а потом спокойно смывать темные следы с лица и брони.
(Он говорил ей потом, что у человеческих женщин течет кровь, когда они впервые занимаются любовью; говорил тем же спокойным голосом, каким проводил брифинги между миссиями, а она только нахмурилась — не зная, верить этому или нет).
Ее не интересовала физиология ни одной чуждой расы — кроме, конечно же, протеан, — так что в ту ночь она попросту боялась притронуться к органу, которого не было у нее самой; что-то между затаенным отвращением и болезненным любопытством, отчего ее пальцы дрожали, даже когда он накрыл их своими — плавно начиная движения, давая ей время и возможность привыкнуть.
Но даже это не казалось настолько сложным, как попытка сейчас взглянуть ему в лицо.
(Она не могла соотнести то, что привезли с ледяной орбиты Алкеры, с ним — изуродованное, бескожее, лишенное глаз и воли, — но запрещала себе думать об этом, крепче сжимая в ладонях солдатские жетоны: часть, которую она выбрала все-таки сохранить для себя).
И то, что сделали из этого остова — вылепили заново, по предоставленному ею образцу, с помощью ориентиров, выуженных из её сознания — сможет ли она соотнести со своей памятью его, такого?
(То, что одели в черное и алое, в смерть, кровь и цель — потому что выкупили его у нее ради цели, не ради жизни; ради победы, за которую не жаль было заплатить всем).
Но он стоит перед ней и ждет, со смертоносным терпением снайпера, а она не знает, кого в первую очередь пытается сейчас защитить — себя или его; чью память о прошлом, в которое не будет возврата.
(Но на Иллиуме она успела твердо выучить: невозможно прятаться вечно, эта стратегия ведет только к проигрышу; как бы страшно и больно ни было — нельзя отступать, иначе однажды за спиной не будет ничего, кроме глухой стены).
Она поднимает взгляд — спокойно и ровно, как и следует информационному брокеру; принимая всё, что может ждать ее — их — теперь.
(Принимая — именно так, как человеческие женщины принимают мужчин их вида; открываясь навстречу и сжимаясь вокруг, защищаясь и наступая одновременно.)
Он смотрит на неё — и не улыбается, он ведь не улыбается почти никогда, просто смотрит темными, до боли знакомыми и незнакомыми глазами, которые по-прежнему (о, Богиня) не закрыты от неё непроницаемой пеленой — времени, недоверия, гнева.
Он смотрит на неё. И не отводит взгляда.
Название: Вне
Персонажи/пейринг: Кайден Аленко, м!Шепард
Категория: джен, пре-слэшный юст
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Monachopsis - слабое, но неизменное чувство нахождения не на своем месте. // Незадолго до Вермайра Кайден говорит с Шепардом.
Примечание:каноничная смерть персонажа (подразумевается)
читать дальше— Что думаете о нашей следующей миссии, лейтенант?
Взгляд Шепарда — безупречное безразличие, темная земля, в которой похоронена тысяча грехов.
«На самом деле тебя ничуть не волнует, что я думаю».
Мысль горчит, и куда сильнее, чем следовало бы.
Руки Шепарда сложены за спиной — точно в голо-записях выступлений адмирала Хакетта, — и кажется, что, если бы Кайден вдруг захотел дотронуться до него (он убеждает себя, что давно не хочет), пальцы могли бы пройти сквозь воздух.
Кайден сглатывает. Он не может не смотреть, не может не вдыхать воздух, который только что выдохнул Шепард — тугой, болезненный узел натягивается в груди.
Непоправимое заражение — не поможет даже скафандр биозащиты.
— Команда вполне готова, — отзывается он, борясь с желанием потереть висок. — Люди осознают риск, но понимают, что мы не можем подвести всех, кто на нас рассчитывает. Это угроза и для человечества тоже.
Перечеркнутый старым шрамом уголок губ Шепарда растягивается в знакомом (изученном куда лучше, чем следовало бы) подобии улыбки.
— Я думал, что услышу мнение космопеха, лейтенант, — замечает он.
«Которого ты снова не возьмёшь на поверхность». Второй по званию в десантном отряде, Кайден гораздо чаще оставался на борту — под каким-нибудь достаточно удобным предлогом. Потом Уильямс, пропустив стаканчик-другой, чтобы позабыть о разнице званий — сам он не притрагивается к алкоголю, — рассказывала о высадках, в которых принимала участие. О новых противниках — вымерших насекомых, кроганах, асарийских коммандос. О внеземном небе, древних монолитах и тайных лабораториях. Но больше всего, конечно, о нём: о Шепарде и принятых им решениях.
Кайден каждый раз отводил глаза, видя преданность бойцового пса в её взгляде.
— Условия в нужном регионе планеты, на первый взгляд, не выглядят подходящими для масштабной операции, однако… — Кайден пользуется возможностью и отворачивается к информационному терминалу. Пальцы на чистом автоматизме вводят последовательность нужных команд. — Система оборонительных сооружений, воссозданная по разведывательным данным и снимкам с орбиты…
Шепард не прерывает его — и лучше бы прерывал. Собственный голос кажется Кайдену слишком громким: словно он старается перекричать наползающую со всех сторон тишину.
От других членов экипажа, присутствующих на жилой палубе, не долетает ни звука. Даже те, кого он знает с первого дня на борту, чаще обычного смотрят в сторону или замолкают, стоит ему пройти мимо. Тактично обходят — так, как не обходили даже кроганского наемника.
Пустое пространство, которое Кайден замечает вокруг себя, больше всего напоминает сцену из кинофильма: ту, когда все бросаются врассыпную от чего-то огромного и стремительно падающего.
И только он один смотрит вверх: как будто физически не может разорвать линию взгляда.
— …и, вероятнее всего, диверсионной группе потребуется прикрытие с воздуха, — заканчивает он. Слова солёным песком царапают по пересохшему горлу.
Шепард кивает — так, словно слушал всё это время нечто другое.
— Благодарю за познавательную беседу, лейтенант. Теперь мне нужно идти.
Значок СПЕКТРа остро мерцает на его униформе; флотские знаки различия почти стираются в полутьме.
Остаётся ли этот корабль по-прежнему кораблем Альянса?
И всё же рука Кайдена всякий раз замирала над виртуальной клавиатурой, и отчет оставался неотправленным, опаздывая — на день, на неделю, на три долгих месяца. «Зачем таких, как вы, вообще держат в контрразведке, лейтенант»? Он уже перестал сомневаться, что Шепард знает. Знает — и не проговаривается ни полусловом. Смотрит всё так же ровно — как будто слово «субординация» вытатуировано прямо на его глазных яблоках. Но это ложь; если бы только Кайден не видел (он убеждает себя, что наблюдает исключительно по необходимости) — как Шепард притрагивается к каждому, словно настраивая детали сложного механизма.
Чутье технического специалиста и точность диверсанта, соединенные вместе.
Чудовищная власть. Которой не должен обладать один-единственный человек.
«Признайтесь, лейтенант. На деле вас волнует не власть. А то, что вы остались вне этой власти».
Он прикрывает глаза. Не спорит.
Даже сквозь опущенные веки свет кажется — вопреки очевидности — слишком ярким. Лицо Шепарда — невыцветающий негатив — остаточным изображением пляшет на обратной их стороне. К горлу подступает тошнота.
Уже на полпути к лестнице Шепард поворачивает голову и бросает, точно гранату в бою:
— И да. Подготовьтесь как следует, лейтенант. Отряд высаживается полным составом.
***
Время, которого и без того было не в избытке, заканчивается сухим скрипом в динамике шлема.
— Мы направляемся к бомбе. Держитесь, сколько возможно. Я ещё вернусь за вами, лейтенант.
Неожиданно, но он чувствует облегчение. И больше почти ничего.
— Всё в порядке, коммандер. Я продержусь.
Теперь Кайден может хотя бы умереть ради целей Шепарда — если ему отказано в праве ради него жить.
Название: Тук-тук
Персонажи/пейринг: Келли Чемберс, упоминается м!Шепард, закадрово присутствуют члены экипажа
Категория: джен
Жанр: ангст, ужасы
Рейтинг: R
Краткое содержание: Rubatosis - тревожное чувство осознанности собственного сердцебиения. // Плен у Коллекционеров не проходит бесследно.
читать дальшеТук-тук. Тук-тук.
Звук в её грудной клетке кажется слишком громким.
Её тело трясётся от этого звука всё, целиком, и она обхватывает себя руками. Ногти глубоко вонзаются в плоть, помогая удержать равновесие.
Она моргает. Свет слишком яркий — глазные яблоки, влажно-белые с зеленью, темнеют и сохнут, словно яблоки настоящие; вот-вот вывалятся, укатятся в темноту.
Она почти успевает вообразить: как бежит следом, спотыкаясь, напарываясь на острые и частые зубы, вырастающие из стен, и оставляя за собой кровавые пятна.
(Её поймают, конечно, не дадут рассыпаться до конца — те же самые руки, что надавливали ей на затылок, властно впивались в плечи, а затем трепали по подбородку — «Вы и правда хорошо владеете языком, мисс Чемберс»; и она задыхалась, но не могла отстраниться — у неё ведь было задание, важное задание и мучительная тяга к тому, о ком она обязана была докладывать Призраку, — и кто даже не выключал свет, когда она приходила отдаваться ему).
Она встряхивает головой. Делает вдох. Лёгкие наполняются, лёгкие опадают — она ощущает их пористую поверхность так, словно могла бы коснуться. Рёбра крепкие, рёбра прочные — даже если бы остальное тело превратилось в серую слизь, они бы какое-то время еще держались. Рёбра — надежные. (Такие, какой Келли сама никогда, ни для кого не была; и для Шепарда — тоже, тем более для него).
Но сердце всё равно ударяется о них слишком сильно.
Она смотрит на свои руки, ладонями вверх — и чувствует кровь, бегущую по венам и капиллярам. Так близко, опасно близко: она отказывается от вилок и ножей, даже пластиковых, и ест пальцами, стараясь не размазывать овсянку или пюре вокруг рта. (Язык теперь с трудом ворочается во рту, неуклюжий и слишком красный, и зубы — все двадцать восемь кривых и бугристых косточек, — незаметно пошатываются в деснах, в такт движениям криво спаянных между собою сухожилий и мышц).
Она смотрит на свои руки, и ни на что больше — трёт их мочалкой, а потом трёт и всё остальное, так, словно хотела бы содрать с костей плоть и смыть её в слив; словно хотела бы расколоть даже кости, стереть их в желтую пыль, не оставив ничего для темных теней. И захлебывается сдавленным стоном, когда мочалка проходится, столь же нещадно, по ее половым губам.
(Костюм танцовщицы, облегающий тело, слезал с неё, словно кожа — скользкая, рыбья, и обнажившееся мясо горело, точно черный сплошной ожог, от выверенных, умелых, почти безразличных прикосновений — так, словно Шепард разделывал её заживо; и после того вечера она прячет наряд подальше, давясь слезами и рвотой).
Она закрывает глаза, опускаясь на пол душевой, и по-прежнему видит: шевелящиеся темные стены, словно стенки внутренних органов с проступающими сосудами, и раскрывающиеся рты, сочащиеся желудочным соком — слышит пение, прокладывающее новые извилины в податливой мозговой ткани — чувствует склизкие поцелуи, на которые отвечает каждая клетка тела, просясь на волю. Туда, в пульсирующее-поющее-общее, совершенное, вечное. Стучащее в её сердце — тук-тук, тук-тук — с тех самых пор.
Она прикладывает пальцы к шее, и сглатывает, и едва сдерживается, чтобы не надавить сильней.
Она — живая, безо всяких сомнений; но быть живой — как раз страшнее всего.
Название: Остаточные импульсы
Персонажи/пейринг: НМП, НЖП
Категория:джен
Жанр: драма, дарк
Рейтинг: R
Краткое содержание: Kenopsia - жутковатая, пустая атмосфера места, обычно наполненного людьми, но сейчас заброшенного и тихого. // Цитадель - после битвы на орбите Земли.
Примечание: постканон; написано при участии Альре Сноу
читать дальшеГоворят, во время битвы тут творилось такое, что Цитадель могла вот-вот — и рухнуть на Землю.
Лучше бы рухнула, думает Эрик, водя фонариком из стороны в сторону. Тогда бы им не пришлось шариться здесь, выискивая… а хрен, собственно, поймёшь — что. Официально говорят: выживших, но кто же может выжить в таком аду? Неофициально шепчут о Шепарде, о том, кто добыл для них эту победу. Но Эрик Хольбайн, сержант армии Альянса, не слишком-то верит — в отличие от многих других. Даже у героев должна однажды заканчиваться удача.
Его поставили главой партии — не иначе как потому, что на Цитадели ему бывать уже приходилось. Да и не один раз. Только вот… Эрик поводит плечами, вслушиваясь в шаги за спиной и едва удерживаясь, чтобы не окликнуть хоть кого-нибудь.
Только вот та Цитадель, которую он помнил — была живая; даже во время войны тут кипело всё и бурлило. Пусть и беженцев было полно, а всё равно — торопились успеть, дожить, ухватить хоть что-нибудь, пока всё не закончилось. Да и не верил никто по-настоящему, что оно может закончиться — вот так сразу.
А теперь — только пустые коридоры. Мёртвые. Тихие до звона в ушах.
— Огромные какие, — восхищённым шепотом замечает девушка рядом с ним (Амалия? Аманда? он забыл, как ее зовут), направляя луч фонарика в потолок. — У нас на корабле и места столько нету…
Она переводит луч вперёд — и отшатывается назад с пронзительным вскриком. Не такие уж и пустые, оказывается, эти коридоры. Там что-то шевелится.
Показавшаяся из-за угла человеческая рука дёргает скрюченными пальцами и бессильно падает. Да ни хрена она не человеческая, понимает Эрик, заглядывая за поворот. Это хаски. Полный, мать их так, коридор хасков.
— Дохлые они, — хрипло говорит он; в горле пересохло. — Абсолютно и бесповоротно дохлые.
— А-а… они же шевелятся?
И правда: тут и там беспорядочно подёргиваются конечности, мигают и тут же гаснут синие огоньки. То и дело кажется: какое-нибудь из искорёженных тел сейчас встанет и двинется на них. Как зомби в старых ужастиках.
— Остаточные импульсы это, — он только сейчас замечает, что свободной рукой схватился за пистолет, и заставляет себя разжать пальцы. — Двигаемся дальше, здесь точно ничего живого нет.
Чуть дальше по коридору стены оцарапаны пулями и обожжены. Здесь отбивались — хоть, похоже, недолго. Эрик старается шагать осторожнее, но всё равно то и дело наступает во что-то липкое. Под ноги он особенно не всматривается; думает, что так лучше.
Из-за плеча доносится приглушенное ругательство, а следом — звук, с каким что-то усиленно стряхивают прочь.
У самой стены виднеется что-то светлое, и Эрик механически направляет туда луч фонаря. Приглядывается повнимательнее, и это оказывается человеческая нога. В модном высоком ботинке. Бедро, куда вплавились обгорелые клочки брюк, заканчивается неаккуратным обломком кости. Рядом — еще один труп: турианец, судя по уцелевшему на голове гребню. Из СБЦ, наверное. Нижней челюсти у трупа нет, и грудная клетка разворочена целиком: никакая броня не спасла.
Эрик отворачивается, проходя мимо. Опознавать мертвых — не их работа, этим займутся позже. Но достать планшет и сделать пометку на карте он не забывает.
Коридор заканчивается раздвижной дверью с неоновой вывеской над ней — сейчас, конечно, потухшей. Но это не мешает Эрику узнать место.
— А здесь что такое? — спрашивает уже более сдержанным полушепотом, вытянув шею, всё та же Аманда-Амелия. — Надо, наверное, заглянуть…
Он сглатывает, надеясь, что его рука не слишком сильно дрожит. Там, за этой дверью, был ночной клуб — один из многих, но так случилось, что именно тут он проводил время в компании сослуживцев. Они орали свои походные песни, тискали миловидных девчонок — а те и не особо сопротивлялись, позволяя нетерпеливым, мозолистым пальцам скользнуть под юбку, под которой частенько уже не оказывалось белья.
Им не хотелось умирать. Но они, в отличие от девчонок, хотя бы добровольно подписывались на это.
Эрик встряхивает головой, отгоняя воспоминания, и пропускает вперед Мэтта: тот учился на инженера и умеет, если понадобится, взломать любой стандартный замок.
Так и есть: Мэтт поднимает вверх большой палец — тоже жест, как в кино; только лицо у него при этом не торжествующее, а хмурое.
Они, все четверо, входят медленно, будто боятся побеспокоить, хотя дело ясное — уже некого.
Лучи фонариков первые минуты мельтешат бестолково, а затем — скрещиваются-сходятся в центре. Почти что в одной точке.
Освещают танцпол, над которым щерятся расколотые вдребезги неоновые лампы, и несколько танцовщиц на нём. Азари и человеческие девушки вперемешку, не разобрать даже, чья кожа какого цвета; и цвет крови, пурпурной и ярко-красной, засохшей на блестящих квадратах, тоже сделался неразличимым. Руки и ноги переплелись, будто в пародии на межвидовую оргию с какого-нибудь дешевого порносайта.
Их не успели никуда оттащить — или просто сочли негодными. Эрик ни за что не стал бы утверждать, будто понимает логику этих синтетических тварей.
Лицо одной из девушек — смуглая кожа, блестящие в темноте кудряшки, приоткрытые пухлые губы, — кажется почти живым. Кажется: вот-вот, и вздрогнут ресницы, приподнимутся веки. Эрик невольно опускает взгляд — но ниже шеи у неё нет ничего: только месиво внутренностей, застенчиво прикрытое тонкими, еще не тронутыми разложением пальцами.
И ведь мы совсем немного осмотрели, думает Эрик. А здесь таких коридоров еще — сотни километров, и населения сколько-то миллионов, и сколько, спрашивается, успело эвакуироваться — если даже Совет пропал весь с концами… Может, в других округах дела обстоят получше. Может, там остались выжившие. Хоть один человек, хоть инопланетник. Эрик цепляется за эту мысль, точно за спасительную веревку. А может, там тоже нет никого, кроме трупов, и пустых помещений, и погасших ламп…
И никакой герой, никакой гребаный Шепард тут не поможет. Ничего больше не будет, как раньше.
Эрику сдавливает горло от этой мысли — словно ползучая рука хаска все-таки ожила и ухватила его.
— Но мы победили, — повторяет он, обводя взглядом остальных. — Мы победили.
Тихая, мертвая Цитадель — бывшее сердце Галактики — ничего не отвечает на это.
Название: Дочки-матери
Персонажи/пейринг: Моринт, Самара, фем!Шепард
Категория: джен, пре-фем
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Jouska - гипотетический разговор, который навязчиво проигрывается у вас в голове. // Моринт есть, что сказать своей матери — даже если та неспособна ответить по-настоящему.
Примечание: спойлер!смерть персонажа
читать дальше— Нет, ну и чего ты от меня еще ожидала?
Моринт поджимает губы.
— Складывать лапки и лепетать что-нибудь про Богиню — увольте. Можно подумать, матушка, тебе за давностью лет отказала память.
Моринт качает головой; сожаление о времени, потраченном зря.
— Но знаешь, я не обиделась. Правда. Разве только чуть-чуть. — Моринт поднимает ладонь, малость разведя средний и указательный пальцы. — Я ведь никогда не пыталась отрицать, что ты меня родила и вырастила — только не согласилась, что это вышло у тебя хорошо. Это ты всё время жалела, что нельзя запихнуть меня обратно в лазурь — чтобы не портила твою безупречность. И посмотри, матушка, чем это закончилось. Сидим и разговариваем вот так.
Моринт отворачивается, дернув ртом, и потягивается, кидая взгляд на звёзды в широком обзорном окне. Удобно устроилась матушка, что ни говори. Здесь можно было бы свободно разместить парочку-другую скульптур и голо-картин, и ещё осталось бы место для неплохой стерео-системы, но Самара наверняка только тем и занималась целыми днями, что медитировала под унылое классическое старьё.
— Знаю, знаю, что ты скажешь: это всё суетное, мирское и не стоит того. Почему я не могу даже попробовать услышать от тебя что-то новенькое? — Моринт тяжело вздыхает. — И вообще, скажи «спасибо» Шепард, что позволила тебе тут остаться.
Шепард такая великодушная, в самом деле. Мало кто на её месте не держал бы обид за попытку порабощения — даже с учетом смягчающих обстоятельств, навроде скуки и жажды вызова. Но нет, прислушалась же — и так решительно схватила Самару за руку, как будто только такой возможности и ждала.
Так странно: по слухам, Шепард росла в приюте, откуда бы ей знать о невыносимости матерей.
Её даже не смутил запах… ну и всё остальное. Трудно было бы справиться с шейными позвонками при помощи всего-то ножа для нарезки льда, но Шепард предложила свой, армейский — да ещё и помогла прижечь омни-инструментом, чтобы не натекло лишней крови. Это было уже после того, как она раздела Самару — все эти крючки и липучки, больше красоты, чем удобства, и зачем только хваленым блюстителям справедливости такие наряды, если они клянутся уже никогда не трахаться? Моринт спросила бы матушку, но ведь знает — тут ей ответа точно не получить.
Еще Шепард сказала ей, что на корабле есть доктор — не настоящий доктор, на самом деле бывший саларианский разведчик. Он сможет всё обставить как надо — в смысле хранения. Допустим, Самаре оказался нужен трофей. Доказательство успешной охоты.
Моринт понравилась эта шутка: матушка, конечно, ни за что не стала бы употреблять таких слов, но лишний раз напугать посторонних повадками юстицаров — могло выйти забавно.
Идея отрезать руку — или хотя бы пальцы, они компактнее — чтобы пересадить кожу, если вдруг возникнет нужда, тоже принадлежала Шепард. Это было интимное занятие, вроде травки или выпивки перед слиянием: одна из них держала скользкую мертвую руку, а другая резала чешую, плоть и кости, стараясь пройти точнехонько по суставу. Моринт стоило большого усилия не дрожать, а то испортила бы всё дело. Но Шепард смотрела на неё так… Моринт достаточно повидала очарованных взглядов, но это было — словно отражение её же собственных глаз.
Особенно когда Моринт вдоволь напилась материнской крови — крохотный биотический взрыв под кожей, и всё содержимое артерии летит прямо в рот. Пришлось опереться на грудь Самаре — и даже чуть больше, чем опереться, хотя это Моринт вспоминать уже не слишком приятно. У матери была упругая, почти совершенной формы грудь, и почувствовав между пальцами холодный сосок, сложно было не представить, как этот сосок скользит в рот, или даже…
Моринт кривится, вздрагивая.
— Ну уж нет, матушка. Я мечтала выжечь тебе мозги, не скрою, но не в том смысле. — Она говорит это особенно громко и отчётливо: чтобы точно не осталось неясностей.
Ей тогда показалось, что она чересчур сильно сжала колени. Или чересчур медленно отдёрнула руку. В любом случае, это было… заметно.
Но Шепард только прижалась своим плечом к её голому плечу и мазнула пальцами по кровавой ранке. Поднесла к лицу с этаким задумчивым любопытством. «У вас она и пахнет иначе», — вот что она сказала. — «В бою это не поймешь».
Шепард — интересная. Моринт даже поухаживала бы за ней, как глупые недозрелые девы в асарийских сериалах. Притащила бы ей… ну, за неимением цветов, сойдет полная упаковка дорогих наркотиков. Шепард, вроде, говорила, что хочет попробовать «Халлекс». Или «Иллиумскую пыль»? А может, разузнать о тех, кто ее раздражает и принести на борт важные части их тел. Перевязать всё это какой-нибудь ленточкой, и готово.
Жаль, что у Шепард с этими её миссиями так мало времени на искусство. Но в конце концов, когда заварушка с Коллекционерами кончится…
— Раньше ты бы не одобрила, матушка. Я-то знаю. Ты всегда так беспокоилась за нашу нравственность. Не дай Богиня, переспим с кем-то раньше пятидесяти. Неудивительно, что сёстренки так легко отправились в ссылку — просто не понимали, чего лишаются.
Моринт могла бы вообразить здесь ещё и сестёр: тихоню Фалере со сложенными на коленях руками, и Рилу-плаксу с бренчащей арфой. Но здесь нет ничего от них, за что можно зацепиться взглядом, — в отличие от очевидного присутствия матери.
К тому же, Моринт надеется, что в свое время — когда она доберется (лет через двадцать, может?) до этого гребаного монастыря — с сестрами ей не понадобится доходить до столь… радикальных средств наладить контакт.
— Но всё-таки подумай только: у меня наконец-то будет кто-то достойный. Кто-то, кто действительно похож на меня. Разве это не здорово? Порадуйся за меня, хоть раз в жизни. — Моринт опять поворачивается всем телом вправо — к низкому столику, где установлен плоский треножник с защитным полем, продлевающим действие биотического стазиса.
Череп, конечно, продавлен на одной стороне — но это такие мелочи.
Отрезанная голова Самары немо — наконец-то, немо — и понимающе смотрит на дочь.
Название: Особенное
Персонажи/пейринг: Касуми Гото, упоминается ее семья
Категория:джен
Жанр: повседневность, интроспекция
Рейтинг: G
Краткое содержание: Vellichor - странное ностальгическое чувство от старинных книжных магазинов. // Касуми — и кое-что из вещей, которые для нее важны.
читать дальшеМожно долго говорить о том, что электронные книги вытеснили бумажные. О том, что экстранет-серверы содержат такие объемы литературы всех известных галактических рас, какие не снились ни одной старинной библиотеке.
Только вот доступность — это далеко не всё. Касуми специализируется на престижных вещах — ей ли не знать, в чём суть самого слова «элитный».
Существует что-то, что доступно не всем. Что-то, что можно увидеть и пощупать не каждый день — и не всякому человеку.
Касуми знает: её детство по многим стандартам может считаться бедным. Но там, где она жила вместе с дедом и бабкой, — до тех пор, пока талант не обеспечил ей хорошее прикрытие и относительную свободу перемещений, — стандарты были несколько устаревшими для двадцать второго века.
Впрочем, тогда она об этом не думала. Рыскала бойким, любопытным взглядом по сторонам, поглощала острую бабкину пищу (за такие соусы сейчас дорого могут запросить в некоторых элитных ресторанах), и была уверена, что их старый дом с латаной-перелатаной крышей — надежнее и уютней всего на свете.
Когда у деда не было заказов, он крепко брал её за маленькую ладонь, и они вместе бродили по переулкам, изучали вывески, расписанные иероглифами, заглядывали за бамбуковые занавески и слушали перезвон ветряных колокольчиков.
Книжные лавки были самыми любимыми из всех. Там пахло совершенно по-особенному — не так, как в небольших чайных или у торговцев пряностями, — и тишина, нарушаемая только легкими шорохами и шелестом отдельных страниц, тоже была особенной.
И пока дед неспешно беседовал с продавцом — как правило, стариком, хотя встречались и женщины, достаточно молодые, чтобы не красить волосы, — она бродила вдоль полок, задрав голову и крепко стиснув за спиной непослушные — «загребущие», как с лукавой усмешкой говорил дед, легонько шлёпнув её в очередной раз, — руки. Казалось, тут можно потеряться навсегда — хотя в том возрасте Касуми еще не выучилась «теряться» нарочно. А те книги, которые ей все-таки удавалось чуточку полистать, маняще шелестели страницами, желтоватыми и сухими, будто приглашали — нырнуть внутрь, в другие времена и места, пройти по строчкам до самого конца и собрать по пути всё возможное.
Здесь, в отличие от тех же самых чайных лавок, дед редко хоть что-нибудь покупал. Но самое главное Касуми уносила с собой. Тогда это «главное» не умещалось в специальных тубусах, герметичных коробках или тщательно зашифрованных блоках памяти.
Но уже было особенным.
***
Растягиваясь на кушетке в своей каюте на супер-стелс-корабле, Касуми ещё раз оглядывает книжные полки — пришлось потрудиться, чтобы всё это без потерь переправить и организовать. Да, того же самого ощущения не вернуть — и, пожалуй, даже не заменить. Быть может, бульдозеры давным-давно стерли старые книжные магазины с лица Земли — оставив только глянцевые панели и ничего «устаревшего».
Но что-то — это лучше, чем ничего.
За книги она до сих пор предпочитает расплачиваться честно.
Название: Без объявления войны
Персонажи/пейринг: майор Киррахе, Рентола, упоминается м!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма, пропущенная сцена
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Chrysalism — спокойствие, точно в материнской утробе, когда снаружи ревет буря. // Расстановка приоритетов — простая и непростая одновременно.
Примечание:При излечении генофага все саларианские военные ресурсы оказываются отозваны; однако адмирал Хакет упоминает, что силы ГОР выразили готовность участвовать в войне несмотря на решение своего правительства.
читать дальше«Саларианский Союз отзывает свои корабли».
На всех частотах, без перерыва, на разные голоса или просто набором кодовых символов.
«Саларианский Союз соблюдает нейтралитет».
Распадаясь на частности — приказы конкретным кораблям, форпостам, подразделениям. Чиновникам и дипломатам. Владениям, областям, кланам.
«Силы Саларианского Союза будут атаковать любых участников так называемой "Войны Жнецов" в пределах саларианского космоса».
Код перстня-печатки далатрессы Линрон: подтверждение высшего уровня.
Саларианцы не объявляют войны гласно; саларианцы предпринимают шаги, которые с необходимостью приводят к чужому поражению.
Майор Киррахе моргает; иконка подтверждения исчезает с дисплея, сменяясь символьным шифром следующей по приоритету задачи.
Сворачивание исследовательской базы, где содержались самки-кроганы, прошло по графику: направленный взрыв на расчётной глубине, ущерб окружающей экосистеме сведён к минимуму. Сохранность любых данных сведена к минимуму.
Приказ был отдан в тот же день, когда человеческий коммандер Шепард, согласно новостным сообщениям и оперативным сводкам, прибыл в кроганскую демилитаризованную зону вместе с лидером клана Урднот.
Не нужно быть гением, как невыносимый Солус (бесценный источник сведений; даже после всех этих лет), — чтобы уловить связь.
Майор встаёт с места, складывает руки за спиной. Сквозь прозрачное (само собой, только изнутри) окно виден широкий лист лид-папоротника, едва пропускающий свет утреннего солнца.
На Сур'Кеше спокойно. Слишком спокойно; будто даже скорость вращения планеты упала.
От этого спокойствия у него сохнет кожа.
Трансляции сводок с полей сражений «временно» прекращены. Гражданские и торговые перемещения пока что не ограничены; но полная изоляция — только дело времени.
Нерационально — продолжать обмен информацией и ресурсами с кем-то, кто уже продемонстрировал свою ненадежность.
(Только двусторонний обмен, разумеется; немаловажное уточнение).
Курс в оке бури определен. Никаких неожиданностей. Никакой необходимости проявлять инициативу. Никакой личной ответственности, как во времена «Разрыва».
(В той операции он потерял пару хороших ребят, а Солус — один рог и чистые руки. Цена успеха. Цена опыта.)
И всё-таки — тогда всё было проще.
Майор распознаёт ритмический рисунок шагов ещё на пороге — и поэтому оборачивается не сразу. Только спустя несколько секунд.
Заместитель коротко салютует ему. Киррахе предпочитает обойтись без формальностей.
— У нас новый приказ, Рентола.
— Доставить советницу Ишил в безопасное место, — кивает тот. Синхронизация данных в новом интерфейсе безупречна.
Угроза покушения на Совет Цитадели. Человеческие террористы. Спрашивать, почему бы, в таком случае, не предупредить Совет целиком, было бы непрофессионально.
— Распоряжение советницы?
— Подделано безупречно.
Двойное подчинение. ГОР отвечает на приказы Совета Цитадели и советника саларианцев; не только правящей линии крови. Никаких подозрений.
Месть обставлена в лучшем стиле не объявленных войн.
Наглядная демонстрация цены и хрупкости галактического единства; напоминание о том, кто вдохновил азари на создание пространства Цитадели в его нынешнем виде.
Киррахе вспоминает слова, сказанные им человеческому коммандеру, и делает глубокий вдох.
— Мы сделаем это. Но возвращаться не будем.
Подменить координаты одной перевалочной базы на координаты другой — задача, соответствующая его уровню доступа. Дальше дело за установкой стабильной связи, координацией с другими офицерами его ранга и отладкой логистических схем.
Киррахе рассчитывает: он будет не одинок.
Вступая в ГОР, саларианец отрекается от связей с кланом; это не формальность — химико-биологическая процедура в два этапа. Впрочем, импринтинг невозможно стереть полностью. Следует учитывать и это.
Удачно, что Линрон — не его далатресса. Впрочем, Ишил — тоже.
Рентола смеряет его внимательным, взвешивающим взглядом.
— Не похоже на вас, шеф. Не подчиняться приказу.
— Которому из них? — осведомляется майор.
Двойное подчинение. Оружие, способное стрелять в обе стороны.
— Советник Саларианского Союза может дать Группе Особого Реагирования дополнительные указания после прибытия на место назначения. И есть все основания для того, чтобы они были даны. — Он позволяет себе прищуриться — поднимая веки до половины. — Мне объяснять вам, как воют саларианцы?
Рентола моргает — раз, другой. Оценивает, сопоставляет.
— Вы разве доверяете кроганам?
— Ничуть. Но буду сражаться рядом, если придётся. Я готов стрелять в них, но не тогда, когда они стреляют в одного со мной врага. Есть основания считать этого врага важнее, чем гордость саларианской расы — или любой другой.
В глазах Рентолы — отражение стылых весенних полей Тучанки.
— И всё-таки, шеф. Мы оба там были. Я слышал вас. И все слышали. Насчет того, что «наверху» знают лучше. Так почему?..
— Внешние обстоятельства, — усмехается Киррахе, опять невольно вспомнив ходячую клоаку Мордина Солуса, — изменились.
Рентола повторяет усмешку майора — невольным зеркалом. Хороший знак.
— Но это будет значить, что мы можем повернуться против своих, — всё же произносит он. Тише обычного.
— Это будет значить, что мы рассматриваем возможность пожертвовать частью, чтобы не потерять всё. Как и должна действовать Группа.
В конце концов, ГОР не впервой брать в свои руки ответственность за судьбу Союза.
Нет, разумеется, он не собирается создавать параллельный центр власти. Только штаб.
Но правительство Союза неизбежно будет продолжать исследования на образцах, полученных от Жнецов. Без страховки от других рас обычная — в другом случае — практика сейчас должна расцениваться, как смертельный риск.
— Если представители нашего вида так или иначе подвергнутся процессу «индоктринации» — Сур'Кеш обречен.
Если.
Годы практики: всегда надо подразумевать худшее.
Рентола застывает на месте, не дыша и не глядя: так земноводные предки саларианцев пережидали хищников. Так нынешние саларианцы взвешивают «против» и «за».
Он в любом случае не ослушается приказа. Слишком хороший агент. Но Киррахе предпочитает осознанность, а потому ждёт.
Наконец, Рентола открывает глаза. И кивает — коротко, собрано.
— Вас понял, шеф. Какие будут указания?
— Отряду — выдвижение согласно приказу, через пять стандартных часов, но пусть будут готовы раньше. В модификациях стандартной экипировки исходить из того, что возвращение состоится нескоро. Подробности — на корабле.
— Дополнительное снабжение?
— По каналу базы «Арнел». Половину суток назад логистами был сделан перерасчёт, но данные ещё не обновлялись.
— Запрос на взлом резервных шифров?
— Специалист Хиррик уже действует с моей санкции.
— Широта охвата?
— Все команды ГОР, с которыми можем связаться.
Прежде, чем отпустить заместителя, он перекидывает часть шифров ему. Просто предосторожность.
Когда Рентола уходит — ровной походкой, в движениях больше ни единого признака колебаний, — Киррахе ещё раз оглядывает свой временный кабинет. Ничего лишнего — и ничего личного.
На сборы всегда тратится минимум времени.
На прощание времени не нужно совсем.
Киррахе моргает. На этот раз дольше. Открывает глаза.
Ему спокойно. Очень спокойно.
Саларианцы не объявляют войн; но не могут себе позволить проиграть те, которые уже начали. А для него, Киррахе, эта война началась ещё на той обманчиво-мирной морской планете, где он впервые повстречал человеческого коммандера Шепарда.
Даже если его родина предпочла бежать с поля боя, он всё равно будет держать строй.
Название: Если. Когда.
Персонажи/пейринг: Миранда Лоусон, упоминается фем!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Lachesism - желание попасть в беду, пережить крушение самолета или потерять всё имущество при пожаре. // Если бы Миранде только было позволено.
читать дальшеЕсли бы ей только было позволено, думает Миранда. Если бы ей разрешено было отделить себя от собственного происхождения — но немыслимо, чтобы кто-то захотел разрешать.
Даже «Цербер», временно подаривший ей возможность дышать полной грудью, не беспокоиться за сестру и работать в самостоятельно выбранном направлении. Нет, «Церберу» Миранда нужна именно такой, какой родилась. Какой была скомпилирована Генри Лоусоном ещё на фазе первого мейотического деления половых клеток.
Её потенциал — залог её выживания. Её цена — и она привыкла продавать себя как можно дороже.
Миранда не спорит с этим. В конце концов, не сказал ли кто-то когда-то, что единственная свобода — это осознанная необходимость?
Но если бы Миранде случилось потерять всё — не отбросить, нет, она ни за что не допустила бы безответственности, не отдала контроль по собственной воле, — что бы было тогда? Если бы с неё сорвали наследие, как вор в толпе срывает сумку с деньгами, не оставив ничего — ни связей, ни имени — как бы Миранда поступила потом?
Окажись она жертвой кораблекрушения или другой катастрофы, когда люди, сами не сознавая того, избавляются от всего лишнего, чтобы только выплыть и вдохнуть воздуха, — окажись выброшенной на одинокий берег, словно обломок мачты или обшивки, — и открыв после этого глаза, что она бы сделала?
Миранда сделала бы из себя нечто новое.
Возможно, получилось бы хуже, чем у отца — не то что «возможно», вполне бесспорно; но зато, наконец, это «что-то» принадлежало бы ей одной.
***
Когда Миранда смотрит на Шепард — сначала мертвую, искореженную, точно ядро кометы из глубин космоса, а затем мирно спящую на операционном столе, — у неё незаметно для всех сжимаются зубы. (Она слишком уж хорошо воспитана, чтобы открыто стискивать кулаки).
У Шепард была эта сверкающая возможность: создать себя из земного праха и звездной пыли.
Миранда же могла только воссоздавать, непрестанно, как будто исполняя один и тот же программный код. Генетика тоже сродни замкнутому циклу, особенно если исключить фактор мутаций. Ошибок, которым нет места среди безупречного совершенства: дабы клеточные поколения-копии сменяли друг друга в строго заведенном порядке.
И Шепард она — сверяясь с самой собой, как с лекалом, — воссоздала тоже. Со всеми изъянами, без изменений; потому что как бы она, несмотря на все свои страхи, сумела бы (посмела бы) поступить иначе?
Когда она видит, как огромные силуэты Жнецов расцветают алыми вспышками и рушатся с неба — это не только (и не столько) победа, сколь бы ни долгожданная.
Это конец. Даже если удастся в приемлемый срок восстановить ретрансляторы и всю прочую инфраструктуру — о, она отлично осознает последствия, её же только этому и учили, рассчитывать и осознавать, — галактика, разорванная войной, уже никогда не станет такой, как прежде. Вряд ли в ней что-то будет значить Совет — если трое трясущихся политиканов вообще успели убраться с Цитадели перед захватом, — и в этом бурлящем котле ещё неясно, в чьи руки могут попасть технологии и ресурсы. Приходит время новых решений — не легких, но кто обещал, что будет легко.
Шепард смела с игрового стола вселенной их предначертанную судьбу — всю и скопом. И теперь их задача — не просрать подаренный шанс.
«Ну, так какого кораблекрушения тебе ещё надо?» — словно наяву слышит она сильный, насмешливый и несовершенный голос, который не спутать ни с каким другим.
Миранда стирает грязной ладонью пот со лба — и улыбается.
Название: Флуктуация
Персонажи/пейринг: Тали'Зора вас Нима нар Райя, Раэль'Зора, упоминается м!Шепард
Категория:джен
Жанр: драма, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Ruckkehrunruhe - чувство, когда возвращаешься домой после захватывающего путешествия только для того, чтобы обнаружить, что оно быстро ускользает от сознания. // Тали — после возвращения из Паломничества.
читать дальшеЕй почему-то казалось, что всё пройдет менее... обыденно. Не после того, как она помогла выиграть почти настоящую войну и лично встретилась с древними синтетическими врагами своего народа.
(Человеческий Альянс даже вынес ей благодарность — за участие в операции на Цитадели в составе инфильтрационной группы, «группы Шепарда»; и это после того, как Совет уже три без малого века закрывал глаза на то, что кварианцы вообще существуют!..)
Но стоит ей шагнуть на палубу «Райи», и кажется, будто ничего не изменилось. Ни для нее, ни для Флотилии. Она снова одна из частей целого, одна из детей изобильной «Райи», и ей никто не обязан уделять особенное внимание. Незачем.
Тетушка Раан, конечно, берет ее за руки. Прижимается шлемом к шлему. «Мы так рады, что ты вернулась, девочка». Тали шепчет: «Спасибо» — тетушка ведь сама адмирал, но нашла время, прибыла со своего корабля.
Вот только отец, стоящий в окружении старших офицеров «Райи», лишь поднимает раскрытую ладонь — формальным жестом приветствия — и тут же возвращается к прерванному мгновением раньше разговору.
Ей хотелось, чтобы отец обнял ее и сказал, что гордится. Сказал, что она привезла сведения, важные для Флотилии. Что ее Паломничество навсегда останется в истории семьи Зора.
(Ей хотелось бы, чтобы отец спросил ее о том солдате-человеке, который как раз и подарил ей возможность вернуться с честью. Который говорил с ней со спокойной уверенностью и помогал, даже без всяких просьб, освоиться с не самой привычной техникой — не говоря уж о том, что с самого начала попросту спас ей жизнь.)
Отец не соединял с ней костюмы и не касался ее шершавой от постоянного недостатка витаминов кожи уже так давно — с тех самых пор, наверное, как не стало мамы. (Тали скучает по его скупой нежности, но никогда и ни за что не сможет сказать об этом вслух.)
На собрании, где называют по очереди имена каждого из возвратившихся в эту декаду из Паломничества и благодарят за вклад в благополучие Флотилии — ритуальными фразами, согласно традиции, без различия заслуг, — отец просто зачитывает ее имя с листа вместе с тремя другими, а затем передает слово Хан'Геррелю.
Тот откашливается. А следом объявляет, что перечисленные его коллегой достойные представители молодого поколения станут блестящим пополнением Тяжелого Флота — и, в том числе, экипажа его собственного корабля.
На этих словах Тали ловит направленный именно на нее внимательный взгляд, отраженный шлемом. Но она не возражает; хотя и понимает, как именно договаривались об этом назначении у неё за спиной.
Она скользит в рутину «Нимы» легко, как будто (почему «как»? так оно ведь и есть) ее всю жизнь именно к этому и готовили. Она безукоризненно выполняет поручения старших членов экипажа, заслуживает к себе доверие — так, словно ей не доводилось делать этого прежде: на корабле, частью которого она не могла себя называть, даже если бы захотела — потому что тот принадлежал другой расе.
Время от времени отец спрашивает ее о привезенных ею деталях и фрагментах гетских корпусов — не лично, шлемом к шлему, а по выделенному каналу во внутренней сети. Спрашивает так, как будто она достала эти детали на черном рынке, украдкой, а не добыла в бою — и Тали прекращает даже пытаться об этом упоминать. Она знает, что отчеканит в ответ отец: «Несущественно для дела».
Она уже не может толком припомнить: каково было спать в собственном, пусть и маленьком, закутке — в почти пугающей тишине, нарушаемой только успокоительным звуком работы корабельного масс-ядра.
Каково было ступать на поверхность планеты (не одной планеты — многих и многих, всякий раз разных) едва ли каждые несколько дней. Каково было пытаться определить вкус нового воздуха через фильтры шлема. Каково было чинить на ходу сломавшийся вездеход, который Шепард едва не уничтожил очередным рискованным спуском — чинить в четыре руки, с ним вместе, отвлекаясь иногда на то, чтобы сделать выстрел из дробовика или набрать нужную команду на омни-туле.
(Она пытается вспомнить его лицо — лицо, подумать только! — но перед глазами встает привычная матовая поверхность шлема).
Порой Тали просыпается еще до своей смены от острой мысли: вдруг это всё ей просто показалось — было одной из тех долгих галлюцинаций, которые бывают при заражении и неправильном подборе лечения: красочных, но быстро распадающихся на отдельные, не связанные между собой фрагменты, после выздоровления.
Быть может, было бы легче, если бы у нее остались записи. Кварианцы не делают снимков и голограмм на внешних носителях — слишком мало у них личного пространства, чтобы загромождать его подобными сентиментальными мелочами, — но в костюм вполне возможно установить систему записи и программное обеспечение к ней. Тали, впрочем, не подумала об этом на Цитадели, когда была еще такая возможность, — не говоря уж о том, что модификации щитов и оружия были в тот момент в куда большем приоритете.
Быть может. Но записей нет, и война — неужели, недоверчиво спрашивает она у себя, это действительно была война, настоящая, не та, о которой говорят учебники трехсотлетней давности?.. — отодвигается в прошлое, и письма, начатые и брошенные, оседают в архиве омни-тула: из-за вечно колющего в затылке страха — что они вернутся назад с уточнением: «Адресат не найден».
Новости о крушении «Нормандии» — о гибели Шепарда — приходят на Флотилию только спустя полгода: вместе с ещё двумя молодыми кварианцами, завершившими собственные Паломничества.
Флотилия живёт замкнутой жизнью. Флотилия не интересуется галактикой и ее дрязгами, сколь бы то ни было громкими. Флотилия думает только о себе же самой — или о родном мире, который каждый мечтает увидеть однажды.
(Быть может, думается вдруг Тали с отчаянной горечью, дело было, в конце концов, не только в упрямстве Совета Цитадели. Быть может, кварианцы и сами... Но она встряхивает головой и обрывает мысль.)
Она уходит в работу, пытаясь заглушить в себе такое чувство, словно вместе с «Нормандией» разбилась и какая-то надежда на другую жизнь.
Но ведь в этом с самого начала и не было никакого смысла, верно? Тали содрогается, стоит ей хотя бы на миг представить себя — изгнанницей.
Паломничество предназначено быть всего лишь этапом. Прелюдией к взрослой жизни.
Флуктуацией, которая неизбежно возвращается в норму.
Лучше считать, будто всё действительно — показалось.
Вопрос: Нравится?
| 1. да | 12 | (100%) | |
| Всего: | 12 | ||
@темы: фик, R-NC-17, Касуми Гото, Миранда Лоусон, Эшли Уильямс, Самара, G-PG-13, м!Шепард, Кайден Аленко, гет, Моринт, джен, Mass Effect, Тали Зора, ф!Шепард, Лиара Т’Сони, другой персонаж (канон)