Тексты, написанные на челлендж goretober.

[mass-effect]

Решил поделиться. Раз уж организатор феста сказала, что ничего не имеет против перебивки между выкладками феста.

Название: Больна
Размер: 1096 слов
Категория: фемслэш
Жанр: ангст, ER
Персонажи/пейринг: Моринт/Неф
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Goretober, 26.10 - сумасшествие, психопатия, социопатия. // Моринт и Неф наконец-то проводят ночь вдвоем.
Предупреждения: смерть персонажа (каноничная)

— Дома говорили, что я больна, — доверительно шепчет она на ухо Неф. Темные волосы (эта забавная особенность человеческих особей) шевелятся от ее дыхания.
— Ты? Ты самая здравомыслящая… — Неф поворачивается, опираясь на локоть; ее глаза, уже затуманенные халлексом, расширяются от удивления.
Моринт со смехом прижимает палец к ее губам.
Губы Неф расходятся под этим прикосновением, и Моринт не может устоять — проталкивает палец чуть глубже. Неф поддается — втягивает в рот, прихватывает зубами, обводит языком.
— Для тебя, — говорит Моринт, накрывая другой ладонью одну из грудей Неф и слегка, но резко, сжимая, — так оно и есть. Вот поэтому…
Неф еще раз целует — с причмокиванием — подушечку ее пальца, а следом проходит жадными губами до середины ладони.
— Поэтому я тебе и понравилась. Еще там, на выставке… Как ты на меня смотрела, я сразу… сразу поняла…
Моринт скользит ладонью от ее губ к щеке и обхватывает затылок.
— Ты выделяешься из толпы, — шепчет она снова, на этот раз тише. — Ты всегда выделялась, ты всегда знала, что они, масса, донный ил, не поймут тебя по-настоящему. До конца.
Неф кивнула бы вновь — если бы хватка Моринт не была такой крепкой. Ее щеки алеют — так приливает к ним человеческая кровь. По контрасту с темной обивкой и покрывалом это смотрится дивно.
— Ты прячешь себя, но нельзя же прятаться вечно. — Она дышит Неф в самые губы — и та тянется за поцелуем, но Моринт тут же отстраняется, взамен обхватывая ее чуть отставленную ногу своей. Неф моргает с тенью обиды — которая тут же пропадает с лица, стоит Моринт вытянуться с ней рядом, соприкасаясь сосками на полных грудях. — И тогда… Знаешь, что тогда происходит? — Моринт поглаживает ее затылок, неторопливо, будто поощряя ответить. Но вместо этого продолжает сама: — Тогда они ловят тебя и говорят, что ты ненормальная.
— Норма — это… — Неф дышит неровно, неглубоко; ее карие глаза неотрывно глядят на Моринт. — Это посредственность.
— Вот видишь, — Моринт трется влажной промежностью о ее бедро, ритмично и плавно. — Они живут по тысяче лет — и так скучно. Посредственно. Вы, человеки, люди — горите ярче, — она облизывает сохнущие губы, еще плотнее вжимается грудью в грудь.
— А я бы хотела увидеть твой дом. Говорят, на планетах асари очень красиво... — Неф гладит ее по плечу, по руке — самыми кончиками пальцев. Дрожь слишком нежная, но это тоже приятно.
— Я не могу вернуться, — качает головой Моринт с почти неподдельным сожалением. — Я скрывалась даже от собственной матери, представляешь?
— Ты раньше не говорила… — начинает Неф — с любопытством и чем-то вроде благоговейного страха (или сочувствия? вот уж чего не хотелось), — но тут же ахает, когда ладонь Моринт прижимается к ее лобку.
— Моя мать — вот кто сумасшедший, — говорит она, поглаживая там всей ладонью, круговыми движениями, не торопясь. — Ей хочется, чтобы я была серой. Тусклой. Ничем.
— Мама… она не хотела, чтобы я ходила в «Загробную жизнь», — невпопад отзывается Неф, и в ее голосе, даже под наркотиком, вдруг звучит беспокойство. Моринт досадливо нажимает пальцем на чувствительный выступ — с силой и резко, так, что Неф даже не стонет в ответ: всхлипывает.
— При чем тут твоя мать? Я о своей, — шипит Моринт, но тут же, будто бы извиняясь, целует Неф в плечо, в шею, около уха. Слизывает с кожи терпкий пот — похожий и непохожий на электропроводящую смазку асари. — А она бешеная. Она ненавидит меня. — Моринт раздвигает складки и вдвигает один палец внутрь — толкаясь глубже и глубже с каждым следующим словом. — За то, что я хочу жить своей жизнью. Любить тех, кого хочется. — Она резко вдыхает и выдыхает сквозь нос. — Однажды, знаешь, я поселилась в одной деревне. Почти в лесу. — Она добавляет второй палец — и Неф откидывает голову на подушки дивана, выгибает спину. — Меня там любили. Уважали. Ценили. Местные сделали даже статую в мою честь — тебе бы понравилось: такая примитивная экспрессивность. Со мной танцевали самые красивые девы, самые свежие…
— Танцевали… как мы сейчас? — выдыхает Неф, двигая бёдрами ей навстречу.
Моринт коротко целует ее в уголок губ.
— Не ревнуй. Сейчас ведь я с тобой, верно?
— И любишь меня?
— Люблю.
— И будешь помнить меня?
— Всегда. — Моринт целует ее для убедительности: крепко и жадно. — Я выбираю только тех, кого стоит помнить. — Она поворачивает и чуть сгибает пальцы, вызывая у Неф еще один жаркий стон. — И там было много таких, много дев, которых я запомнила навсегда… А потом мать нашла нас. — Моринт делает паузу и на несколько мгновений замирает совсем: всем телом, не только влажной ладонью. — Она разбила статую. И перебила всех в деревне. Представляешь? А лечить еще хотели меня.
Неф вздрагивает — по-видимости, представив, — и крепче обхватывает Моринт ногами. Ёрзает на ее пальцах, почти конвульсивно — безуспешно пытаясь сама добраться до пика.
— Но здесь ее нет. — Моринт, выждав несколько ударов сердца, возобновляет движения; теперь это должно быть слаще — и желаннее. — Есть только мы.
— Только мы, — отзывается Неф, с облегчением вновь поддаваясь. — Мы… ненормальные.
Моринт улыбается в ответ — шире прежнего, целым ртом.
— Так ты хочешь увидеть?
— Почему тебя… такой считали? — Неф моргает; с трудом, но фокусирует взгляд. — Разумеется! — Ее ладони ложатся Моринт на плечи, сжимают. У нее сильные руки скульптора, даже в расслабленном наркотическом дурмане.
— Я хочу. Я не такая, как все. Я… пойму. Мне будет хорошо. — Ее голос, перемежаемый короткими вздохами, — уверенность и дрожь одновременно.
— Скажи это еще раз, — просит (почти умоляет; почти требует) Моринт. Ее шепот похож на свист. — Скажи, что ты хочешь этого. — Ее глаза не отрываются от глаз Неф: расширенных, полных трепета предвкушения.
— Хочу тебя, — выдыхает Неф почти неразборчиво, и Моринт ловит ее последние слова в поцелуй. Язык жадно скользит внутри чужого рта — а следом зрачки расширяются, и чернота, которую Моринт выпускает из них (из себя, изнутри) затапливает Неф целиком.
И Моринт стонет уже сама, стонет в голос: знала бы Неф, если бы Неф только знала, как это...

...как электрическая боль зажигает в ней нерв за нервом — алым, желтым, оранжевым и иссиня-белым, а затем обрывается пепельной тишиной...
...как ее нейронные связи вспыхивают ярко-ярко, распадаясь на блики фейерверка...
...как ее рот раскрывается в беззвучном крике — челюсть почти падает вниз, с такой лёгкостью и быстротой этой происходит, — а из носа начинает течь кровь...
(Кровь Моринт потом вытирает влажной салфеткой; это некрасиво и портит Неф.)
(Сосуды в глазах тоже лопаются, но веки довольно легко опустить.)
...как ее внутренние мышцы сжимаются в последних конвульсиях вокруг пальцев Моринт, едва не ломая кости...
...как всё, что было в ней яркого и трепещущего, перетекает в Моринт, сворачивается в синапсах, навсегда оставаясь внутри: глубже и теснее, чем это только можно представить.

Моринт моргает, втягивает носом еще теплый воздух. Поводит плечами. Наклоняется между ног Неф и слизывает оттуда всю ароматную влагу, пока та не успела остыть.
Приведя затем Неф в порядок, она складывает той руки на груди в качестве финального штриха — только синего цветка и не хватает, чтобы получилось произведение искусства. Инсталляция. Жаль только, недолговечная.
— Ну вот видишь. Какая же я больная? — сыто и нежно улыбается Моринт, поглаживая Неф по мокрым волосам.
Разве совершенный хищник — болен?


Название: Верный выстрел
Размер: 442 слова
Категория: джен
Жанр: драма
Персонажи: Эшли Уильямс | м!Шепард
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Goretober, 16.10 - рана от выстрела. // Эшли знает, куда ей стрелять - и почему. Или опять о верности и преданности.

Она очень хорошо это себе представляет. Ясно, до донышка — на просвет.
Как наводит на него пистолет (а лучше винтовку) — и руки не дрожат ни разу. Даже не думайте. Зря у нее, что ли, отличие по стрельбе на меткость?
Она поставит посреди его лба ровную дыру — будто точку. Между глаз, темных и равнодушных: он ими не успеет даже моргнуть.
Потому что она его ненавидит.
Вот так вот.
Просто — как раз и два.
Она дышит глубоко, полной грудью, опустив руки вдоль тела. Она берет оружие, проверяет термозаряды, целится, жмет на спуск.
Три выстрела подряд. Пять. Десяток.
Все в одну точку.
Мишень трещит и рвётся — она предпочитает не симуляцию, а дерево и бумагу: по-старинке. Как еще дед учил.
Вдох, выдох.
Не расслабляться.
Стоит ему только открыть рот — и она пропала. Она любила стихи — но в словах никогда не была сильна.
Так что она не даст ему даже шанса.
Ей объяснили: он — предатель. Она ненавидит предателей.
И его, так получается, тоже.
Вот. И. Всё.
Она стискивает зубы, вскидывает винтовку. «Десять из десяти». Молодчина. Так держать.
Она — пёс. Боевая порода. Ей нельзя сомневаться, когда есть присяга и есть приказ.
Она представляет влажный хруст, который ни с чем не спутать — звук, с которым проходит пуля сквозь мясо и кость. Разум подсказывает: сначала надо будет пробить щиты и шлем. Она хмурится.
Она пробьёт. У нее, в конце концов, отличие.

*
Она шагает назад, находит ногам уверенную опору. Наводит на него пистолет.
На нем нет шлема — только снайперский визор. Самонадеянно. Она фыркает про себя.
А следом сжимает зубы.
Он поворачивается к ней лицом — безошибочно: словно именно она (только она) ему и нужна.
Как он только смеет. Как он.
(Как никто другой. Кому еще — сметь вот так, непринужденно, мать его).
Не-на-ви…
Вижу.
Вдох.
(Это так, словно она оступилась и падает).
Вдох.
(Это так, словно темные глаза безжалостно ловят ее над пропастью).
Ему даже не нужно открывать рот, выталкивая с губ пепельный звук ее имени.
Что бы ей там ни говорили…
(Ей надо было — сразу же, не глядя, не целясь).
Кого бы он там ни предал.
(А она — отвечает: вот дура-то. К чему тянуть время).
Кого сейчас предаст она?
А ведь обязательно предаст, бог свидетель.
Она представляет влажный хруст, с каким пуля проходит сквозь мясо и кость. Сквозь ту присягу, которая — бумага, и всё. Псы не едят бумагу. А она — пёс.
Она дышит глубоко, полной грудью. Спокойствие впервые за три почти полных года заполняет ее всю, целиком.
Она оборачивается — и стреляет в противоположную от него сторону. Точно в цель — точно в лоб, оставляя там ровную дыру: будто точку.
Руки у нее не дрожат.


Название: Чудовища и я
Размер: 667 слов
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Персонаж: Рила, упоминаются Самара, Моринт и Фалере
Краткое содержание: Goretober, 04.10 - монстр, превращение в монстра. // Рила и чудовища: три возраста жизни.
Предупреждения: смерть персонажа (канонично подразумевается)

Риле — пять, и она рисует чудовищ.
У чудовищ серая кожа и длинные руки-когти; их широкие рты рвутся улыбками, не вмещающими все целиком зубы — острые, длинные, рыбьи. У чудовищ на затылках — не просто отростки (о-ро-го-вев-ши-е, важно произносит старшая сестра, показывая на себе — у самой Рилы на задней части головы пока еще только бугорки), а настоящие щупальца, как у морского зверя в океанариуме, куда их водила мама. У чудовищ — длинные ноги, как у танцовщиц, на которых Риле еще нельзя пока что смотреть, но она все равно смотрит, спрятавшись за креслом в компании Миралы — та точно не выдаст. С чудовищ капает черная слизь, и Рила с удовольствием льёт краску на широкие бумажные листы, пока те не идут волнами и не сминаются, а затем скатывает из них шары, пачкая ладони, и выбрасывает прочь — представляя, будто с ними выбрасывает и страх: далеко-далеко, дальше соседней галактики.
Рила боится: если однажды она прекратит рисовать их, упрямо лезущих из ее головы, они вылезут из нее каким-то еще путем, через грудь или живот — и от самой Рилы потом не останется ничегошеньки.

Риле — сорок пять, и ей говорят, что она — чудовище.
Она плачет, забыв про стыд, уронив лицо в ладони, на глазах юстицара, психиатра и храмовой посвященной — комиссии, уполномоченной установить ее состояние. Никто из них не говорит ей ни слова утешения; молчание давит на плечи, заставляя их клониться всё ниже. Конечно, она понимает: ее сестра — убийца, и никто не обязан верить, будто сама она — не такая (пусть даже она ни разу не пробовала слияние, и даже подругу не успела завести), и всё же обида комом встает в горле, еще больше не давая дышать. Ее хрустальная арфа и воздушные барабаны остались в сумке, которую полицейская просила оставить снаружи — и Риле уже ясно дали понять: инструментов она больше не увидит. В монастыре, поясняет посвященная, есть другие; более традиционные. Рила всхлипывает последний раз и поднимает взгляд — но в трех парах глаз напротив себя не видит ничего, кроме пустоты, а еще — страха; подлого трусливого ужаса — «сохрани нас!». И Рила ничего не может с собой поделать — губы сами собой расходятся в улыбке, нелепой и отчаянной, как молитвенная поза матери за дверьми — ее силуэт Рила четко видит за чужими спинами даже сейчас.
Юстицар вздрагивает от этой улыбки, а затем хмурится — и Рила чувствует, как смыкаются на запястьях биотические наручники, но всё равно не может перестать улыбаться. (Мирала, в конце концов, помнит она, всегда старалась быть серьезной — как мама).

Риле — где-то между четырьмя сотнями и пятью (в монастыре быстро становится незачем точно считать года), и чудовища приходят за ней сами. Шаткими, воющими тенями они наводняют коридоры и кельи, и оскаленные зубы в безгубых ртах щерятся улыбками: всепринимающими, пригласительными. Чудовища протягивают руки и зовут в объятия — ты же наша, ты всегда это знала, — и смотрят прямо в лицо, не мигая, и Рила пошатывается, чувствуя, как глаза наливаются обморочной чернотой. И как тягучее, вязкое, как смола, течет внутрь нее — визгливым воем ввинчивается в уши: так всеобъемлюще и так полно, что Рила не сразу осознает — ее держат за руку, ее тащат прочь, и синее сияние дрожит вокруг: защитным биотическим полем.
Рила зла на Фалере за это спасение; Рила, в отличие от неё, всегда знала: всё так и есть. Они — чудовища, и в глазах матери — пришедшей к ним уже слишком, чересчур поздно — живет эхо все того же подлого, застарелого страха; и если лицо баньши, навек застывшее в перекошенной улыбке, — именно то, что хотелось бы втайне увидеть всем, кто смотрит на ардат-якши — зачем тянуть?..
Почему бы не отомстить? шепчет-воет ветер из разбитых окон голосом Миралы; но Рила стискивает ладонь на холодом металлопластике детонатора. Зажмуривает глаза.
Даже если Фалере неправа вовсе. Даже если они чудовища.
Они — свои собственные чудовища, и так было (будет) всегда.
Когда острые когти-пальцы из ее детских снов нежно, точно любимая (любимая, которой у Рилы не было никогда — никогда не будет) обхватывают ее за затылок, Рила вскидывает голову. В ней нет ни капли страха. Ни капли сожалений.
Она улыбается, прижимаясь лбом ко лбу баньши. Точно так же, как улыбалась тогда членам комиссии «по а-вопросу».
«Все будет хорошо. То есть — ничего больше не будет».
И жмет на кнопку.